Я ждал. Но ничего не было. Лишь на двадцать восьмые сутки я заметил, что начали исчезать различия между самцами и самками. С каждым днем этот процесс протекал все более интен- сивно. Вскоре уже было трудно отличить самцов от самок. Это- го следовало ожидать. Бессмертному существу размножения не нужно. Оно теряет свой смысл. Вид может сохраниться уже сам по себе, без эстафеты поколений.
Я продолжал наблюдать. Животные все чаще впадали в спяч- ку, они стали вялыми, перестали играть, двигаться. На сорок седьмой день случилось страшное. Они совершенно утратили ак- тивный образ жизни. Их перестало интересовать все, кроме пи- щи. Постепенно начали тупеть чувства. Приток информации о внешнем мире резко сократился. Эта информация перестала быть нужной. Они черпали ее, если это действительно возможно, из каких-то неизвестных мне внутренних ресурсов. Они стали ве- щами в себе. Они перестали быть животными, как мы перестанем быть людьми, если вольем в свои жилы этот адский огонь.
Это страшно!
Я знаю, что такое любовь. Даже такая безответная и безна- дежная, как моя. Бесполому и бессмертному существу чужда лю- бовь, она ему не нужна. И оно перестанет быть человеком. Оно перестанет познавать в явлениях сущность вещей. Поэтому оно потеряет разум н станет ненужным и жестоким пожирателем пи- щи.
Я не верю, что бессмертные звездные пришельцы, если они действительно существовали, были разумными существами. Я не верю, что они были способны на великодушный порыв к кому-то, кого еще нет во времени. Я вдруг вспомнил качающиеся цепочки и спирали рдеста. Это было в глубине озера. Я чуть тогда не утонул. Они на какое-то мгновение показались мне похожими на цепочки и спирали молекул ДНК. Теперь, когда я вспоминаю об этом, мне кажется, что уже тогда мог бы разгадать генетичес- кий код, которым зашифрован механизм наследственности бесс- мертного существа. Впрочем, какая уж тут наследственность! Это не наследственность! Это непрерывное обновление и вос- создание организма, которому ничего не нужно, кроме пищи! Это дар дьявола. Недаром охотники называют ту рептилию чертом. Я не верю, что мысль, преодолевшая межзвездные прост- ранства, могла родиться в мозгу вот такого черта. Для того чтобы бесконечно есть, не нужно мыслить.
Во имя любви, во имя тебя и во имя разума я отвергаю этот дьявольский эликсир. Но, пойми меня верно, смею ли я решать это один, за всех людей сразу? За всех: храбрых и трусов, за безнадежно больных, за безруких и безногих инвалидов войн, за тех, у кого напалм отнял свет?!
Искренне надеюсь, что ты извинишь мое многословие. Ведь речь идет не об отвлеченных абстракциях, ценных с точки зрения узкого специалиста, который по уши погряз в своем ма- леньком научном мирке. Дело совсем в другом.
Как-то внезапно вошла и хозяйственно расположилась в на- шем доме проблема долголетия и бессмертия. Случайно это про- изошло или кет, неважно. Важно одно: как мы должны вести се- бя, чтобы новое научное открытие не стало общечеловеческим бедствием, как это уже не раз бывало в прошлом? Какую пользу можно извлечь из обстоятельства, в равной мере несущего в себе катастрофу и благоденствие?
Для меня совершенно очевидно, что данный вариант бессмер- тия не может удовлетворить не только человека, но даже животное с малейшими проблесками сознания.
Но все же… Есть какая-то неотразимая притягательная си- ла в том, что человек получает возможность овладеть одной из самых жгучих тайн природы — смертью. Разве люди смогут от этого отказаться? Они не отказались от атомной бомбы, косми- ческих полетов, сверхвысоких скоростей и многого другого, — они не откажутся от бессмертия.
Мы живем в эпоху демографического взрыва. Человечество властно и уверенно распространяется в пространстве. Не толь- ко поверхность Земли, но и просторы других планет Солнечной системы становятся плацдармом будущих цивилизаций. И как раз в этот момент люди получают возможность управлять продолжи- тельностью жизни! Демографический взрыв приобретает характер катастрофы. Рушатся кропотливые экономические построения, в пух и прах разлетаются выверенные научным прогнозом контуры грядущего, реакция развития становится неуправляемой и гро- зит вырваться из-под контроля человека.
Мои мысли уносятся в прошлое, когда человечество начинало искать пути научного решения проблемы бессмертия.
Напряженный философский и поэтический поиск приводил к пессимистическим выводам. Очень скоро люди отказались и от веры в загробную жизнь и в личное бессмертие. Кратковременность жизни, ее несовершенство заставили вернуться людей к тому реальному, что их окружало. Они обратились к другим людям, к обществу, к своим детям:
Ты дрожишь пред смертью?
Ты желаешь бессмертия?
Живи в целом!
Когда тебя не будет — оно останется.
Но сколько бы ни было сказано разумных утешительных слов, сколько бы ни создавалось душеспасительных вер и учений, че- ловек оставался неудовлетворенным. Он готов был снять с по- вестки дня личное бессмертие, но не был согласен со ста- ростью и кратковременностью жизни. Вопросы проклятые, вопро- сы нерешенные… Почему мы так мало живем? Конечно, по срав- нению с поденкой человек уже сегодня владеет бессмертием, но рядом с протяженностью геологических эпох его жизнь всего лишь мгновение. И действительно ли человеку нужно бессмер- тие? Ведь страшит человека не сам факт смерти, а предшеству- ющая ей старость, беспомощность, утрата творческих сил. Су- ществует конфликт между инстинктом жизни и смертью: человек умирает слишком молодым. Природа прерывает процесс развития человеческой личности в инфантильном состоянии. Она как бы использует для прогресса целого все лучшее, что заключается в частном, и на этом останавливается, уже не заботясь о судьбе единиц. Мне представляется знаменательным то упорс- тво, с каким великий Мечников разыскивал старцев, подвержен- ных инстинкту смерти. Он искал людей, прошедших гармоничный цикл развития, людей, жаждущих смерти.
Мечников нашел среди сотен стариков и старух всего лишь единицы, кто хотел бы умерель. Это были очень интересные личности. Их отношение к смерти потрясает:
«Если бы ты прожил столько же, сколько я, ты бы понял, что можно не только не бояться смерти, но даже желать ее и так же ощущать потребность умереть, как ощущать потребность спать».
Вот почему мне кажется, что стремление к бессмертию — это всего лишь попытка исправить дисгармоничность человеческой природы. Здесь я полностью солидарен с великим микробиоло- гом.
Первый признак такого вида дисгармоничности, конечно, заключается в кратковременности жизни. Предел в семьдесят лет, установившийся для среднего человека в высокоразвитых странах, еще весьма далек от того рубежа, за которым начина- ется действие инстинкта смерти.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
