У него екнуло сердце от радости, когда он наконец услыхал голос Эрика и увидел просвет между деревьями. Оказывается, Фабиан, пристроившись на камне у самого края тростниковых зарослей, наловил много рыбы, и окуни уже жарились на костре; а Эрик даже набрал немного сухой лесной малины.
Георг стащил с ног мокрые, покрытые илом башмаки и, вытянувшись на земле, уставился на огонь. Его терзал голод. Он ни слова не сказал о том, что видел возле избушки, потому что и сам думал: ему просто померещилось.
От покрытого тиной края камышовых зарослей тянуло холодком. Казалось, будто Флинта, лежавший где-то там в озере, посылает им приветы. Вечерело. Далеко, далеко в лесной чаще, где отблеск костра терялся в сгущавшемся тумане, застыли привидениями темные ели. В ожидании ужина мальчики тесно прижались друг к другу и переговаривались.
— Интересно, за что он убил его, этот Альфред?
— А где теперь Вильхельмина?
— Как по-вашему, что говорит граф? А может, ни одна живая душа про то не знает?..
— Ясно, не знает… Только бы не заподозрили нас, когда найдут его…
Вдруг Георг почувствовал, что кто-то стоит у него за спиной и смотрит на него. Ощущение было такое, будто у него на спине под фуфайкой ползает гадюка. Обернувшись, он всмотрелся в темноту. И меж елями снова увидел то самое лицо, которое выглядывало из-за угла избушки. Человек в желтом халате, пчеловод из павильона!
Он стоял, прислонившись к стволу дерева, и молча смотрел на мальчиков. Лицо его было искажено страхом, но время от времени он проводил рукой по лбу, словно на миг осознавал свое безумие. Когда же вдруг закричал Эрик, он судорожно вздрогнул и исчез во мраке, будто растаял в нем.
Георг отшатнулся от костра, ринулся к шлюпке вслед за Эриком и Фабианом, которые сломя голову уже мчались туда. Потрясенные увиденным, мальчики долго сидели в рубке «Розы ветров» и не спускали глаз с черного молчаливого леса, ожидая, что вот-вот они увидят, как пчеловод, будто привидение, идет по воде прямо к ним.
Но было тихо. Наступившая ночь не принесла ни росы, ни прохлады, а лишь огромные, подернутые дымкой звезды. Мальчики съели непосоленную рыбу, заползли на нижнюю палубу, заперлись и завернулись в одеяла…
Георгу приснилось, будто его хоронят заживо. Земля заглатывала его точно змея лягушку — медленно, вяло, сначала голову. Его руки и ноги одеревенели от ужаса. Его мучил кошмар, и тысячи мыслей, точно большие черные муравьи, копошились в голове… Мгла, словно два слепых червя, у которых нет ничего, кроме рта и чрева, впивались ему в глаза. Ему чудилось, будто Флинта и пчеловод где-то рядом. И он, Георг, сливался с ними воедино. Земля поглощала их тысячью слизких животов, и все живое было сплошным мерзким скопищем каких-то зверей, пожиравших друг друга. Ужас, слепота, глухота, грязь, столпотворение…
С диким криком Георг проснулся и будто наяву ощутил зловоние — пахло гниющей шерстью и трухлявым деревом от кильсона, а Фабиан и Эрик, широко разинув рты, спали в этом смраде… Дрожа от только что пережитого ужаса, Георг пробрался к люку, чтобы глотнуть свежего воздуха.
И тут словно все блаженство мира хлынуло на него. Уже наступило утро — чистое, прохладное, с жемчужной росой. Высоко над головой раскинулось ослепительно-голубое небо, солнечные блики на водной глади сверкали неожиданной улыбкой, а в воздухе тихо плыли парашюты одуванчиков, подгоняемые легким влажным ветерком, пахнувшим сухой хвоей и желтыми кувшинками.
Опустившись на мокрую палубу и припав к ней лбом, Георг заплакал. Плакал он долго, и слезы удивительнейшим образом принесли ему облегчение. Они смыли все ужасы ночи, отдалили их, сделали призрачными, нереальными. «Ты — человек, ты — юн, ты — здоров, ты живешь на свете», — ликовало в его душе, а грудь вздымало чувство беспредельного счастья только оттого, что над головой его раскинулось голубое небо. И в счастье этом, точно камни в воде, потонули и воспоминания о вчерашних приключениях, и угрызения совести, и страх перед будущим…
Он разделся, искупался и, окончательно воспрянув духом, поудобней прислонился к мачте «Розы ветров», чтобы поудить рыбу. «Вот надоест нам это плавание, станет холодно, жутко, я возьму и пойду к графу, — тихонько насвистывая, думал он. — Граф — человек незлой, я все ему расскажу. Граф будет смеяться до упаду; он хлопнет меня по плечу и придумает, как нам выпутаться из этой истории. Да, все будет хорошо. Ну и вытянется же физиономия у Зануды, когда она увидит нас в дверях кухни».
Глава 6
Тяжелые времена
Следом за жарой пришла пора дождей. Днем мальчики не покидали «Розу ветров», укрываясь в каком-нибудь уединенном заливе. Георг первым выползал из-под мокрого одеяла и садился на пороге палатки, которую мальчики укрепили вместе с кливером на большом гике. Он долго и уныло глядел на косые полосы дождя и темно-зеленые пузыри, молниеносно вскипавшие на водной глади и тут же исчезавшие, точно тысячи чьих-то глаз подмигивали ему со всех сторон. Иной раз тучи, раздвигаясь, пропускали яркий солнечный луч, и тогда дождь на фоне соснового леса сверкал серебром и все вокруг начинало проясняться. Но стоило мальчикам вынести свои пожитки, чтобы просушить их, как снова с удвоенной силой принимался лить дождь. Все у них отсырело, покрылось плесенью, а костер в лесу развести было невозможно.
Если б они еще посмели поднять эти залатанные паруса и примчаться к какой-нибудь летней вилле, чтоб распродать всю пойманную рыбу, которая теперь валялась и тухла на шканцах! Но совершить вылазку куда-нибудь именно теперь было совершенно невозможно. Их уже не раз преследовали после дерзких налетов, и они еле-еле уносили ноги. Злосчастный черный корпус их яхты и выпачканные плесенью паруса — плохие приметы для завоевавших дурную славу во многих местах: близ дачных поселков, в рыбачьих хижинах, прибрежных торпах[61] и усадьбах.
Долгими часами слепо и безутешно обливалось слезами сумеречное небо. Когда же наконец его окутывала настоящая тьма, наступало их время и паруса взметались на топ-мачты.
Длинными темными ночами, словно корабль-призрак, скользила «Роза ветров» по озеру.
Георг сидел за рулем, и дождь барабанил по его проолифенному плащу. Всегда бывало так: минует опасность, спадет напряжение и становится чуть-чуть легче на душе. Остается лишь приставить бинокль к глазам и следить за курсом яхты. Георг приобрел уже навыки моряка и совершал, казалось бы, невозможное. Он видел то, что никто видеть не мог, знал то, что никто знать не мог. Небольшая точка-веха всплывала во тьме на расстоянии нескольких саженей, но всегда с той стороны, где положено. Как? Почему? Да, если б веха оказалась с другой стороны, их ждала бы неминучая смерть. Веха — превосходный ориентир.
С шумом мчались небольшие пароходы, извергая пучки света в темноту. Приходилось определять их курс и вовремя уступать дорогу. Еще труднее бывало, когда им встречалось проходившее мимо парусное судно. Однажды Георг был внизу и рассматривал морскую карту у гладильной доски. Внезапно вскрикнул Эрик, и «Роза ветров» процарапала борт черной шхуны, которая как раз сделала поворот оверштаг[62]. Когда Георг отталкивался от борта шхуны, он слышал, как парни из команды бегают взад-вперед по высокой палубе и чертыхаются на певучем финском языке.
Виноват был Эрик, заснувший у руля, и Георг изо всех сил ударил брата по лицу. Но когда Фабиан, который сам тоже заснул, пинком отшвырнул Эрика на нижнюю палубу, Георг не потерпел такой несправедливости и бросил его вслед за мальчиком.
Эрик, не пикнув, заполз в свой угол. Бедный «сестрица» Эрик! Ему не привыкать было теперь к такому обращению. Тяжелые настали времена. Нужно было глядеть в оба, а не то говорить начинал кулак…
На рассвете, совершив очередной набег, мальчики искали убежища и, позавтракав, прямо в своей проолифенной одежде заваливались спать. Проснемся, думали они, дождь кончится и выглянет солнце.
Но каждое утро все так же лил этот дьявольский дождь.
Все чаще Георг впадал в отчаяние. Однажды ветреной ледяной ночью, когда «Роза ветров» стояла на якоре и тряслась в килевой качке близ залива у самого их родного города, а Фабиан дразнил его, обстоятельно расписывая, как здорово есть бифштексы за накрытым столом, надевать чистую ночную рубашку и ложиться в сухую, теплую постель, Георг внезапно повернул руль к подветренной стороне и направил яхту прямо к городу, в пролив.
Долго плавали мальчики вдоль гавани родного города. Вот и топ-мачты яхты художника «Эвелин» с чудесным вымпелом! Черный угол над опушкой леса — крыло мельницы! А вот и высокий фронтон школы, призрачно-белый при свете одинокого фонаря… Скоро начнутся занятия… Глянь-ка, крытая цинком башенка на доме бургомистра! А там в просвете улицы Георг смог разглядеть свое собственное окно…
