— Ах вот ты какая боевая девчонка! — рассмеялся Рикхард. — Стало быть, прежде отводила мне глаза, казалась тихой и скромной? Что же, отведай и местной малины, если не боишься ее хмеля.
Он сорвал несколько спелых ягод и протянул Дане. Поборов замешательство, она взяла их с его ладони и попробовала. Вкус был вроде бы таким же, как в Дюнах, где малинники попадались на каждом шагу, но чуть более крепким и острым, диковатым, как весь северный край. Он стремительно перебивал горечь от недавних видений, лес больше не казался враждебным и Дана быстро разохотилась. Она съела все, что предложил Рикхард, а затем сама принялась собирать малину.
— Позволь и мне угостить тебя, — сказала она и зарделась, когда он коснулся губами ее пальцев.
— Смотри, она действительно может вскружить голову, — задорно отозвался Рикхард. — Ты же колдунья, должна знать толк в приворотных зельях! Не так ли?
— А вот и нет, я никогда не хотела этому учиться, — покачала головой Дана, — хоть за такие дела и неплохо платят. На самом деле водка да медовуха порой дурят голову чище зачарованного зелья, да и жизнь могут сломать похлеще.
— Да я пошутил насчет приворотов, не обижайся! Водки тебе, конечно, предлагать не стану, да и сам ее не люблю. А вот малина из твоих рук поистине божественна — такое подношение придется по вкусу и хозяину наших лесов в Маа-Лумен! Я всего лишь его скромный слуга…
— Вот как? — смутилась Дана, все больше краснея. Рикхард оказался очень близко, она почувствовала теплое дыхание, аромат хвои и дегтя, и взглянула ему в лицо. Глаза северянина казались похожими на вечернее летнее небо, светлые волосы трепал легкий ветерок. Она не сдержалась и дотронулась до них — вначале осторожно, затем стала перебирать мягкие пряди между своими пальцами, играть с ними. Почему-то ей вспомнилось, как в ее детстве котенок гонял крохотной лапкой по избе материнский клубок ниток, и она невольно улыбнулась.
«Что ты творишь, безумная девка?» — вдруг послышался в уме чей-то голос, то ли собственный, то ли — матери или Мелании. Больше не было ни посторонних людей вокруг, ни стен в гостинице, и снадобье у наставницы Дана не могла попросить, дабы усмирить бесстыдно взволнованную плоть.
Но разве она хотела сейчас чьей-то подмоги? Разве ее волновало чужое мнение? Она касалась мужчины так, как это не пристало делать одинокой девице, да и законные супруги не всегда позволяли себе подобную смелость. Семья и церковь благословляла их брак не на дерзость и исполнение желаний, а на послушание и плодовитость. Но у потустороннего леса были свои законы и Дана безмолвно соглашалась их принять, даже если в обмен ей пришлось бы навсегда оставить здесь часть души.
— Хочешь меня поцеловать? — вдруг спросил Рикхард. Слова прозвучали просто и безмятежно, как почти все получалось у этого странного парня, и Дана не успела смутиться. Не успела и ответить: губы, хранящие сладкий малиновый вкус, встретились, без всякого участия рассудка и правил приличия.
И ее пальцы уже без стыда гладили его широкую ладонь, наверняка знакомую с тяжелым трудом на холодной земле. Дана лишь краем сознания вспомнила, как мало о нем знает, но это больше не пугало, как и призраки леса. Они были мертвы, а между ней и фамильяром жизнь искрилась и болезненно жгла, будто стремясь напоить силой проклятое место. Девушка прижалась к нему всем телом, доверчиво положила руки на плечи, а он уже властно обвил ее талию, обозначая сакральное право собственности. Однако многолетнее одиночество не могло мгновенно уйти из памяти, и Дана спохватилась:
— Рикко, но я же еще никогда… Нужна ли тебе такая любовница, которая больше никому не сгодилась? Ты ведь искушенный мужчина, я это вижу, и ты говорил, что у вас принято жить, как сам выбрал. А я никогда так не жила! Так что могу тебе дать?
— Сейчас мне нужна ты, какая есть, — мягко улыбнулся Рикхард, — и я умею не только брать, но и одаривать. Скоро ты это поймешь, Дана.
В это Дане прежде было труднее поверить, чем в то, что хранители леса и неупокоенные души могут показываться людям. Мужчина бывает любящим и щедрым, простую невзрачную девушку можно бескорыстно полюбить, — все это сказки для холеных городских барышень, знающих жизнь только по романам и картинам. Но она больше не верила никаким чтимым с детства заповедям, а Рикхарду — верила. И снова покорно подставила ему губы, почувствовала язык, что неожиданно показалось очень приятным. Погладив его по шее и плечам, осторожно проведя ладонью под рубашкой, она невольно покраснела от волнения и восторга перед собственной грешностью.
— О, да в этом омуте еще какие черти водятся! — лукаво улыбнулся Рикхард. — Уже сама готова меня укусить! Но если все-таки боишься, не смотри лишний раз, просто чувствуй. Все не так страшно, как видится поначалу, а лес уже засыпает и не станет вмешиваться.
Дана не пыталась противиться, понимая, что назад пути отрезаны, и лишь вздрагивала, когда его губы касались ее шеи, плеч и груди, впитывали их молодой вкус, запоминали мягкость кожи. Лес вдруг стал еще более огромным, и ей показалось, что она не смотрит в небо, а стремительно летит вниз, в пропасть. Вместо брачного ложа — его куртка поверх сухой земли, вместо покровов — только его горячее тело, опирающееся на стальные мышцы рук, его бледная кожа, которую Дана, уже не стыдясь, покрывала жадными поцелуями. Увлекшись, она не сразу поняла, откуда взялась резкая боль, почему стало так горячо, а в глазах Рикхарда мелькнула заботливая тревога.
— Не бойся, хорошая моя, так часто бывает, — сказал он, бережно погладив ее по щеке. — Но это благостная боль, без которой не испытать свободы и счастья. И не верь никому, кто вздумает тебя упрекнуть.
Дана подалась к нему и стала благодарно целовать его щеки и шею, затем осмелела и запустила пальцы в волосы. Тянула его к себе, испивала теплое дыхание, таяла от растекающейся по нутру лавы. Удовольствие пробивалось сквозь боль, как цветок через колючую сорную траву, и наконец захлестнуло с головой. На пару мгновений Дана совсем забылась, провалилась в густой мрак без видений и образов, и очнулась лишь когда Рикхард напоследок поцеловал ее в губы. Его волосы были мокры, кожа сияла от пота, на лице читалась усталость вкупе с безмерно искренним, первобытным удовлетворением. Дана потерлась о его щеку и блаженно подумала, что этот терпкий запах надолго останется на ней.
— Как же ты прекрасна, — промолвил он, поцеловав ее в плечо. — Ты всегда была такой, но теперь расцвела каждым лепестком.
— Спасибо, — ответила Дана, чувствуя, как ее одолевает смущение. Вдруг почувствовав сильный жар в животе, она вздрогнула от неожиданной и страшной мысли.
— Ох черт! А если я забеременею? Рикко, я же совсем к этому не готова, да и тебе вряд ли нужно…
— Поверь, ничего дурного не случится, — отозвался Рикхард, сел рядом с ней и снова начал целовать в щеки, мочки ушей и шею. Поначалу мужская беспечность задела Дану, она нахмурилась, но тут же растаяла от тепла его губ. Только сейчас она заметила, что Рикхард так и не снял свой странный амулет, и невольно присмотрелась к нему. По кругу он был испещрен крохотными знаками, но Дане они пока ни о чем не говорили.
— Отпусти меня наконец, — проворчала она с притворным недовольством, — иначе я так и не успокоюсь. Стыд-то какой: растеклась как свечка, посреди парка, похожего на дикую чащу, и с потрохами отдалась малознакомому парню!
— Верно, стыд, — подмигнул Рикхард, — я и вижу по твоей довольной улыбке! Думаю, у кошки в твоем детстве была такая же мордочка, когда она объедалась кашей.
— Вот же наглец! — заявила Дана и шутливо замахнулась на него. — Ладно, Рикко, я не истеричка, из-за клочка кожи и нескольких капель крови страдать не стану. Но все-таки мне хочется знать, почему ты это сделал? Потешить плоть уж наверное мог и в городе, там всегда водятся умелые и податливые девушки…
Рикхард успел накинуть куртку поверх рубахи и пригладить волосы. Он сел рядом с ней наземь, сорвал травинку и задумчиво произнес:
