Я так и вижу себя в умопомрачительном лыжном костюме, возможно, я даже научусь ходить на лыжах. Впрочем, кого это колышет — ходишь ты на лыжах или нет. Главное, как ты смотришься. И хорошо ли трахаешься, а это я делаю здорово… просто здорово. Коктейль после танцев — этой секс разминки, болтовня о лыжах. Жизнь! Я буду, одета с некоторой небрежностью, слегка растрепанные волосы перехвачены обручем — один из вариантов, почти полное отсутствие макияжа, благо, моя кожа это допускает… Ну а февраль должен проходить на Карибском море — Раунд-Хилл, Лайфорд-Кей, Райский остров, Барбадос. Солнце. Я рождена для солнца — бронзовое тело, легкие платья от Гуччи, бикини, сандалии от Луиджи, катанье в «масерати» и все эти бароны, игроки, спортсмены и принцы богатые-богатые — по-настоящему богатые! — пялят на меня глаза… Ночные сборища до утра, казино, шампанское в три ночи…
А вот и он — загорелый и мужественный, в номере за двести долларов в сутки. У него графский или еще, какой титул, на нем синий блейзер с золочеными пуговицами, с короной, вышитой на нагрудном кармане, галстук от Кардена, белые брюки, сшитые римским портным. Как же фамилия этого знаменитого портного? Баттистони… Да, а для меня он будет заказывать вещи у Диора с доставкой самолетом прямо из Парижа… Я буду ходить в кафтанах или в вечерних брючных костюмах. Какого черта я не выучилась по-французски в школе? Болтала бы, как Кэрри, черт бы ее драл! Белый песок, пальмы, синее-пресинее небо, кожу ласкает нежный ветерок… В марте — в Акапулько. Они там все сдохнут, увидев меня! Да, еще поездки в Палм-спрингс, там я покажусь на люди в потрясном теннисном костюме. Придется научиться играть в теннис, впрочем, можно и просто крутиться с ракеткой вокруг кортов. Пройдет Пасха — как насчет Севильи? Оттуда на Коста-дель-Соль и, Господи Боже мой, я так и вижу, как все эти обезумевшие европейцы спрашивают, кто я такая и откуда взялась! Потом Мадрид, Рим, Париж, Лондон — восторг! Вот где мое настоящее место — обед у «Ласере» в Париже, появление во всех этих фешенебельных местах, которые вечно расписывают: «Вог», «Город и деревня» и «Холидей»! А еще Сардиния, Альгеро, куда съезжается весь свет, абсолютно весь. Конечно, мне нужно будет заезжать и на Капри, и в Биарриц, и в Монте-Карло…
Хочу быть «звездой». Хочу, чтобы все меня хотели. Господи, до чего же это дерьмовый мир! Вся власть у мужчин, женщины ничего не стоят, они могут только цепляться за мужиков, которые правят миром. И уже не имеет значения, если этот владыка мира стар и отвратителен. Ты покупаешь собою красивую жизнь. И пускай он в постели ни на что не способен, будут у тебя деньги, ты себе купишь чемпионов по сексу. — Сигаретка обжигала ей пальцы и губы. — Ясное дело, любой старый кобель желает заполучить меня в койку, но не задаром же! Мразь! Ну почему деньги всегда бывают только у старых, вонючих козлов? Дерьмо, кругом дерьмо! Господи, до чего я устала, я хочу спать, спать, спать».
Долорес загасила окурок. Через минуту она уже спала, зарывшись головой в подушки.
Глава IX
После нескольких занятий с Чарлин Ева заметила перемены в себе: ее внешность приобрела большую определенность, она научилась прямее держаться и пластичней двигаться. С акцентом оказалось справиться труднее, но Ева настойчиво, аккуратнейшим образом делала логопедические упражнения, да и вообще она быстро воспринимала уроки Чарлин.
Очередное занятие подходило к концу, Ева отложила рекламный текст, который разучивала, подняла глаза на Чарлин и неожиданно брякнула:
— Чарлин, почему Кэрри Ричардс и Долорес Хейнс уже работают, а я еще нет? Почему у них альбомы уже готовы, а у меня нет?
Чарлин ответила долгим, изумленным взглядом, в котором испугавшейся Еве почудилось и раздражение. Все еще не сказав ни слова, Чарлин выдвинула ящик стола, извлекла горсть собачьих сухарей, чем взволновала Курта и Уоррена, немедленно усевшихся в полной готовности перед столом.
— Лапу, Курт! Другую лапу!
Курт исправил свою ошибку и был вознагражден. Уоррен правильно выполнил команду с первого захода и тоже получил угощение.
Наконец Чарлин вернулась к Еве:
— Ты что, серьезно сравниваешь себя с Кэрри или Долорес?
— Как же мне не сравнивать? Я все думаю: мы появились в агентстве примерно в одно время, а у них уже…
— И ты гадаешь, что в них есть такого, чего нет у тебя, верно?
— Да, — робея, пробормотала Ева. Чарлин закурила сигарету.
— Хорошо, Ева, сейчас поймешь. Кто ты такая, Ева Парадайз — Ева Петроанджели? Дочка бакалейщика из Лонг-Айленда, воспитанная в монастырской школе, нигде не бывавшая, впервые увидевшая мир, в котором ты мечтаешь занять местечко, так?
Ева медленно кивнула.
— Все дело просто в том, — Чарлин взмахнула сигаретой, — что Долорес Хейнс в нашем кругу уже не новичок. Она прошла первичную дрессуру в Голливуде — а это суровая школа, она знает и правила игры, и с какой карты ходить. Что касается Кэрри, то за ней ее происхождение, образование, манеры плюс врожденные качества, которые даются только породой.
— Я понимаю, — проговорила Ева.
— Теперь насчет тебя, Ева. Собираешься ли ты терзаться завистью по поводу свойств, которые все равно не сможешь позаимствовать, потому что они от природы, или же ты собираешься взять себя в руки и исправлять в себе те недостатки, которые исправить необходимо?
— Я исправлюсь, — ответила Ева, хоть и без особой убежденности.
Чарлин с досадой растерла окурок в пепельнице и заявила:
— Чтобы больше у нас с тобой не было разговоров на эту тему! Ты слышала, Ева? Боже мой, да почему я должна тратить время на подобную муть? Решай сама, Ева. Желаешь остаться в этом бизнесе?
— Да. Конечно же, да!
— Тогда без сравнений, ясно?
— Ясно, Чарлин, — с натугой улыбнулась Ева.
— Ты уникальная личность, Ева, помни это. У тебя шансов на успех не меньше, чем у других. Но тебе придется очень много работать, прежде чем ты обретешь уверенность в себе, прежде чем ты утвердишься в нашем деле. В этом и заключается смысл того, чем мы с тобой сейчас занимаемся!
Ева вышла из агентства с твердой решимостью впредь избегать неприятных для себя сравнений. Однако принять решение оказалось легче, чем его выполнить. Как прогнать из головы мысли, когда они все равно лезут? Ева никак не могла забыть Кэрри и Долорес и освободиться от неуверенности в своих возможностях.
«Я — Ева Парадайз, — твердила она в ожидании зеленого света на переходе через Пятьдесят четвертую улицу. — Я стану одной из лучших моделей, все меня увидят и все поймут, какая я замечательная. Чарлин говорит, у меня есть шансы, она говорит, у меня есть все данные».
