Передо мной воскресают отдельные эпизоды боя 3 ноября, где родной мне полк проявил особую доблесть в решительный и опасный момент. Когда после четырех часов дня противник вторично заставил отойти нашу линию на Ардос, положение всего фронта сделалось очень критичным. Помимо брошенных резервов нужна была еще чья-то сильная воля, чей-то твердый дух, подобно капитану Гвелесиани, чтобы повернуть всех и бросить их в решительную и смертельную схватку.
Такая сила, такой дух нашлись в лице командующего 15-й ротой поручика Заур-Бека Хабаева. Отстреливаясь, шаг за шагом он подошел к селению Ардосу и занял последнюю стрелковую позицию. Дальше начинался крутой спуск и узкая лощина. Идти туда было равносильно тому, чтобы приговорить себя и роту, а может быть и всех, к гибели. Противник упорно приближался, готовый через минуту сбросить всех вниз. Когда противник подошел шагов на сто, поручик Хабаев, прекратив огонь и схватив винтовку раненого солдата, бросился вперед на врага с криком: «Кто кубинец, тот пойдет за мной!» Ему не нужно было повторять слова. Будучи большим любимцем солдат, он был в полной уверенности, что люди не оставят его одного перед турецкими штыками.
Вслед за ним побежали рядовой Маркелов и унтер-офицер Кирилл Гагнидзе, кавалер двух крестов с Японской войны и прибывший в полк в качестве добровольца. Этого было достаточно, чтобы поднять всех. Люди превратились в какую-то стихию, которую ничто не могло остановить, разве только смерть. По словам поручика Хабаева, он совершенно не мог узнать солдат. Это были те же лица, но люди были другие. Слегка побледневшие, с расширенными глазами, кто с криками, кто с отчаянной бранью, они неслись вперед, забыв про страх, ища лишь свою жертву.
Добежав до первого турецкого солдата, поручик Хабаев, заколов его, бросился на следующего. Последний, отбиваясь ружьем и выждав момент, когда к нему подоспело несколько товарищей, сам ринулся на поручика.
Но тут как из-под земли выросли Маркелов и Гагнидзе. Сильным ударом прикладом в грудь Маркелов опрокинул первого турка, бросившись затем на другого. Атлетического сложения Гагнидзе работал винтовкой, как тростью. Стараясь заградить корпусом своего командира роты, он штыком пронзил живот нападавшему турку и разбил прикладом голову следующему, изготовившемуся уже нанести ему удар. Преследуя по пятам противника, поручик Хабаев был ранен пулей в плечо в нескольких шагах от неприятельских окопов.[34]
Рядовой Маркелов, перескочив окоп, ввязался в рукопашную схватку и был поднят на штыки. Унтер-офицер Гагнидзе, ворвавшись в окоп и еще прикончив прикладом одного, был смертельно ранен пулей в висок. Подпоручик Ефимов (14-я рота), уничтожив с людьми часть противника в окопах, другую часть бросился преследовать. Он, убив револьверным выстрелом турецкого офицера и еще двух солдат, был сам убит брошенной в него ручной гранатой. Обливаясь кровью от полученных страшных ран, поручик свалился на труп турецкого офицера.
Ефрейтор Литвиненко за выбытием из строя унтер-офицеров принял командование пулеметным взводом. Он еще с Кепри-кея показал себя молодцом при отбитии атак противника. 3 ноября утром он при отходе на Ардос был ранен в бедро, но остался в строю. Вечером при преследовании противника он двигался на правом фланге 15-й роты. Как раз недалеко от него часть роты совершила прорыв неприятельской линии. Воспользовавшись этим, Литвиненко, пробежав шагов сто пятьдесят с пулеметами к туркам в тыл, открыл по отступавшим фланговый огонь. Помимо больших потерь, понесенных турками этим ловким маневром, была вызвана в рядах противника большая паника.
За Кепри-кей и за Ардос Литвиненко был награжден 3-й и 4-й степенью Георгиевского креста, удостоившись чести принять награду лично от государя императора.
Когда я подошел к занятым нашими турецким окопам, бой подходил к концу. Противник по всему фронту отходил, прикрывшись наступавшими сумерками. На рассвете частям приказано было отойти назад, а мне с пулеметной командой в селение Ардос.
Возвращаясь, я прошел через лощину, покрытую турецкими трупами, – жертвами наших беспощадных пулеметов. Дальше я увидел поручика Ефимова, рядового Маркелова, унтер-офицера Гагнидзе и многих, многих дорогих однополчан, живот свой положивших на поле брани. Еще вчера они полны были жизни, сердца их горели любовью к родине и ненавистью к врагу, а сегодня они лишь холодные изуродованные тела.
«Война, – подумал я, – ужасное и неизбежное зло, всегда сопутствующее человечеству».
* * *Боями 4 ноября заканчивается первая и крупная операция Кавказской армии, получившая название Азанкейской.[35]
Эту операцию, начавшуюся 25 октября и принявшую многогранный характер, можно разделить на пять последовательных периодов:
1. Наступательный марш на Кепри-кей и бой за овладение Кеприкейских высот.
2. Бой у Падыжванских высот.
3. Оборонительный бой на Кеприкейских высотах.
4. Отход корпусов в исходное положение.
5. Бои на Ардосских позициях.
Трудно вообще рядовому офицеру дать оценку военным событиям крупного масштаба. Узость поля действия и обстановки, в которой ему приходится вращаться, едва ли могут дать достаточно данных на предмет всесторонней и справедливой критики. Только стратег и крупный историк могут в этом смысле высказать высокое слово.
Однако слишком много переживаний, слишком много последствий приходится на долю рядового бойца, чтобы он мог удержаться от высказывания личных взглядов на события, с которыми он связан. Так и я, записывая минувшее, не могу не высказать своей оценки. В ней, возможно, кроме искренности, найдутся ошибки, а может быть, и несправедливые нарекания на тех, в чьих руках тогда была судьба войск.
По моему личному мнению, Кеприкейская операция была навязана Кавказской армии, вопреки всяким расчетам командования. Наступательный марш на Кепри-кей не соответствовал в то время ни нашей обстановке, ни нашим силам.
Задача 1-й Кавказской армии корпуса сводилась лишь к прикрытию разворачивания и формирования Кавказской армии. Мы должны были, по требованию обстановки, запереть все проходы и обороной, быть может, и активной, дать армии возможно больше времени на осуществление ее первых задач.
Начальник, решившийся на Кеприкейскую операцию, не считался с превосходством сил противника, сосредотачиваемого у Гасан-Калы, а также не принял во внимание неподготовленность к наступательным операциям нашего ближайшего тыла.
Войсковая разведка непосредственно перед операцией не добыла полных и точных сведений о противнике. Наконец, сам расчет марша на Кепри-кей был неверен. Войска, выступив утром в поход, столкнулись с противником перед вечером, что для нас на незнакомой местности было невыгодно. Продвинувшись вперед почти на два перехода от границы, мы не имели достаточного резерва, чем не замедлил воспользоваться противник, обрушившись главным образом на наши фланги. Разрозненность операции у Падыжвана и на Ольтинском направлении, а также недостаточная их организация не дали нам, кроме потерь, ничего решительного, подняв при этом дух противника. Противник, отлично знакомый с нашей обстановкой, может быть, намеренно пустил нас на Кепри-кей, желая тем вернее действовать на наши фланги. Приковав наш корпус к Кепри-кею, противник посылает в обход нашему правому флангу достаточной силы отряд, чтобы отрезать нам пути у Кара-ургана.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
