прошла достаточно насыщенная жизнь.
— Нафига? — лениво отозвался Казах.
— Про видаки слышал же?
Он слышал. Я, наверное, тоже, но у меня все воспоминания перемешались, и я уже оставил идею выцепить нужную последовательность своего знакомства с новинками зарубежного кино.
— Родители хотели летом купить, кажется, наш какой-то… не помню… отец говорил зимой.
— «Электронику», — уверенно определил я.
Советская промышленность разнообразием моделей не радовала. Под этой маркой выпускались и обычные магнитофоны, и мы когда-то хорошо знали их номера. В отличие от всего остального, магнитофоны были реальным подарком, например, по случаю успешного окончания первого курса.
— Наверное, — Жасым неопределенно пожал плечами. — Так что там с радиоэлектроникой?
— У видаков есть особая фишка. У нас и на Западе разные систему кодирования цветности. Соответственно, кассеты, которые записаны там, — я неопределенно мотнул зажатой в руке воблой, — у нас будут показывать только черно-белое изображение. Понимаешь?
— Смутно, — признался он. — Но шут с ними, а нам что с того? Если отец купит, пусть у него голова болит.
— У него и будет болеть, — я улыбнулся. — Решение, кстати, простое — всего лишь небольшой блочок, электронная платка с микросхемой, её надо впаять в схему и подключить к питанию. И всё — цвет кодируется-декодируется, все довольны. Это многим сейчас нужно, кто импортные видаки навез. И если им предложить устранить неисправность, они с радостью заплатят деньги. Такой блок с установкой можно рублей за сто пятьдесят впарить.
— Это всё хорошо, брат, — Жасым скривился. — Только я понятия не имею, как их делать и куда впаивать и подключать, и блочков этих у меня нет. Я и паять не умею.
— Вот о том-то и речь, — я постарался говорить как можно более уверенно. — Нужно учиться паять. В выходные хочу в Покровское-Стрешнево съездить, там небольшой радиорынок есть. Продают неплохие паяльники и можно пару наборов на пробу взять — ну, чтобы паять поучиться и не палить зря микросхемы.
— А зачем это?
— Казах, не тупи. Деньги. Или тебе сотни четыре в месяц лишними будут? Один я вряд ли потяну, хотя и могу попробовать. Но на пару всяко лучше. Схемы добудем, выходы на людей с видаками есть. При бабках будем.
Выходов у меня пока не было, но я собирался серьезно продвинуться в этом отношении в самое ближайшее время.
— Фиг знает, Серый… Не уверен, что потяну. Давай я подумаю? Если решусь, тогда наберу.
Телефон Аллы я ему, конечно, оставил. Но почему-то был уверен — не позвонит. Во всяком случае, по этому поводу точно. Видимо, все деньги мира мне предстояло зарабатывать в одиночку. Впрочем, были и другие кандидаты в напарники, но их ещё надо было отлавливать по общаге и знакомиться. В старой жизни я контактировал с ними значительно позже первого курса и плохо помнил, кто и чем сейчас занят.
* * *
Из-за облома с Казахом я вылез на Алексеевской — сейчас она почему-то называлась Щербаковской — в слегка упавшем настроении. Хмель уже выветрился, а фактический отказ Жасыма от участия в моей авантюре серьезно меня задел. В принципе, я всё равно собирался заняться этим проектом — посетить на выходных радиорынок, узнать, что там происходит, и, может быть, завести пару полезных знакомств.
Впереди было два выходных дня, но в прошлой жизни я их не слишком жаловал — особенно воскресенья. В будние дни почти все вызовы были рабочими — люди перемещались по своим делам, были трезвы и в основном адекватны, маршруты были понятны, хотя и пробок хватало. В выходные же дни такси требовалось совсем другому контингенту — сначала они стремились добраться до мест собственного увеселения, а потом их нужно было везти обратно, но уже в невменяемом состоянии и, как правило, очень поздно. Хуже таких клиентов были только подвыпившие бандиты, но они пользовались услугами агрегаторов не слишком часто, на уровне статистической погрешности.
После провала в прошлое я начал жить слишком быстро для того, чтобы сосредоточиться на своем восприятии отдельных дней недели, и не успел проникнуться эстетикой ничегонеделания в субботу-воскресенье. И не собирался ничего менять в своей жизни. Деньги сами себя не заработают.
Впрочем, судьба в очередной раз распорядилась моим временем за меня.
* * *
Погода продолжала портиться, в куртке было зябко, и я пытался дойти до дома как можно быстрее и не смотря по сторонам. Но их я заметил сразу, как только свернул на тропинку, проложенную кем-то из мудрых архитекторов от станции метро, чтобы жители Новоалексеевской не делали крюк вдоль проспекта Мира. Трое нехорошего вида ребят, что сидели на лавочках чуть в стороне от тропинки и безуспешно прикидывались гопниками, внушали определенные опасения. Наверное, в другое время я всё-таки пошел бы в обход, чтобы не попасть в их поле зрения, но неподалеку гуляли с колясками несколько женщин, и я решил рискнуть.
Традиционная гопота — это подростки, которые от нечего делать сбиваются в стаи, в которых и отрабатывают навыки, необходимые для незаконного промысла. Наверное, внутри этих стай даже происходит некий отсев совсем уж тупых и распределение более-менее смышленых по разным специальностям — наверняка же кому-то хорошо удается разводить лохов, а кто-то начисто лишен этого таланта. Но гопота сама по себе не водится — нужна какая-то подпитка воровской романтикой со стороны старших товарищей, уже побывавших по ту сторону решетки, ну и полное отсутствие родительского контроля. Правда, иногда родители и были теми, кто был хорошо знаком с зоной — либо сидел, либо уже вышел, чтобы нести свою версию света широким народным массам.
У гопоты, как правило, было плохо с образованием; после восьмого класса подобные элементы уходили в ПТУ или техникумы. Школам это нравилось, а были ли счастливы средние профессиональные учебные заведения — неизвестно, но их никто и не спрашивал. Дальнейший путь этих ребят зависел от многих факторов. Кто-то мог присесть уже по малолетке и стать нормальным преступником — тем самым, который «украл, выпил — в тюрьму», как говорил герой Леонова из народной комедии. Кто-то худо-бедно учился два-три года, получал диплом, шел на завод, а оттуда уходил в армию — и, что называется, брался за ум. Конечно, прежние привычки изживали единицы; жены и дети таких бывших гопников плакали горючими слезами, а они регулярно напивались с бывшими корешами, причем безо всякой цели. Просто так.
В институте я с этими ребятами не пересекался — в районе нашей общаги они если и водились, то в тех местах, до которых я не доходил. Жасым, насколько я знал, тоже избежал подобных встреч.
