Ухудшение здоровья повлияло на политическую активность. Его письма становились более краткими, общими, чаще встречались повторения. Но главное, Троцкий оказался не в состоянии решительно противостоять той кампании покаянных заявлений, которые стали появляться с середины года и превратились в массовую волну в его конце.
Наиболее активным и непримиримым наряду с Троцким оставался X. Г. Раковский. Он взял на себя инициативу обращения с телеграммой к VI конгрессу Коминтерна, в которой выразил согласие с документами, направленными конгрессу Троцким. Раковский писал: «Как один из основателей Коминтерна выражаю пожелание конгрессу сказать веское мужественное слово против исключений и ссылок и требовать в интересах мировой и русской революции восстановления единства ВКП(б) на основе ленинизма, диктатуры пролетариата и честной партийной демократии».[1120] При всей официозной риторике это был мужественный документ, сопоставимый по силе с обращениями самого Троцкого. Раковский с одобрения Троцкого и фактически по его инициативе рекомендовал группе оппозиционеров (Белобородову, Мрачковскому, Преображенскому, Муралову, Радеку, Смилге, Сосновскому и др.) также выступить с обращениями к VI конгрессу.[1121]
Это, однако, не встретило поддержки. Тогда, идя на компромисс, уже без согласования с Троцким, который оставался на непримиримой позиции, Раковский выступил с инициативой обращения ссыльных в Политбюро с просьбой разрешить им собраться в Москве, Алма-Ате или другом месте для выработки совместного письма в партийные органы. В связи с этим он послал телеграммы ряду своих товарищей, испрашивая согласие на включение их фамилий в список выдвигающих это требование.[1122]
Смешно предполагать, что Раковский мог рассчитывать на согласие Политбюро. Целью его акции была консолидация лидеров оппозиции и в то же время демонстрация нежелания бюрократов-сталинистов идти на диалог. Разумеется, власти не только не дали разрешения на совещание ссыльных, но даже не отреагировали на просьбу. Ввиду того, что и по объективным причинам (крайняя трудность контактов, невозможность провести региональные встречи), и в силу субъективных мотивов (углублявшиеся различия в оценке ситуации, вытекавшие из них рекомендации касательно дальнейшего поведения) единую позицию выработать оказалось невозможно, последовали индивидуальные, часто прямо противоположные по своему характеру действия.
С одной стороны, Троцкий и Раковский продолжали выступать с документами, в которых стремились проанализировать сущность и причины советского бюрократизма. Наряду с «Письмом тов. В.» X. Г. Раковского, о котором уже говорилось, обобщенные оценки можно обнаружить в статьях Л. Д. Троцкого, написанных в октябре — декабре 1928 года, — последних сохранившихся его документах перед изгнанием из СССР.
В статье, посвященной 11-й годовщине Октябрьского переворота,[1123] Троцкий противопоставлял Ленина нынешнему советскому руководству. Он писал, что в партии и стране сложился и функционирует «сталинский режим». В статье «Кризис правоцентристского блока и перспективы»[1124] Троцкий пытался обосновать тезис о «практике узурпаторства» на путях к «подлинному бонапартизму», которая характерна для группы Сталина, опиравшейся на «рабочую бюрократию».
Особенно четко концепцию «рабочей бюрократии» как социальной базы режима Троцкий сформулировал в самой значительной теоретической работе периода ссылки — статье «О философских тенденциях бюрократизма».[1125] В ней давался в целом объективный анализ происхождения и развития большевистской бюрократической системы и ее идеологического обеспечения. Правда, упрекая Сталина и его придворных писак в том, что они подбирают цитаты так же, как «попы всех церквей подбирают тексты применительно обстоятельству», Троцкий не замечал, что этот упрек может быть отнесен к нему самому, причем в этой же статье. Но все же самостоятельный анализ в работе преобладал, разумеется, в узких пределах большевистской парадигмы. Троцкий полагал, что философскую базу советского бюрократизма составляют «осколки» марксизма, установки меньшевизма и народничества, не придя еще к выводу, что никакой, собственно говоря, «философии» у советско-большевистского руководства не было, что оно действовало исключительно в пределах сиюминутной политической выгоды, которую пропагандистский аппарат оправдывал диалектическими изысками, к коим относились и упомянутые «осколки» марксизма. Троцкий считал, что бюрократия не является ни сложившимся самостоятельным классом, ни классом, находившимся в стадии формирования, но, по возможности, не дает себя в обиду. В таком понимании он был значительно ближе к истине, нежели многочисленные современные политологи, считающие советскую бюрократию «господствующим классом» в тоталитарном обществе, не осознавая, что бюрократия являлась исполнительницей воли единоличного диктатора или группы диктаторов и подвергалась таким же ограничениям и репрессиям, как и остальные группы населения, а подчас даже оказывалась в особо плачевном положении, ибо падать с большой высоты особенно больно. Лидер оппозиции, а за ним его приверженцы, понимая, что «в датском королевстве» далеко не все в порядке, все еще тешили себя надеждой на возможность восстановления подлинной «пролетарской диктатуры», которая на самом деле никогда не существовала.
Вместе со Сталиным особенно доставалось Бухарину. Какие только уничижительные эпитеты, сравнения и прочие тропы из арсенала публицистической стилистики, в которой Троцкий оставался мастером, не придумал он для того, кого давно уже обозвал «Колечкой Балаболкиным»! Достаточно одной тирады — Бухарин «развивает совершенно безответственный и безудержный произвол, снимая обобщения с потолка и жонглируя понятиями, как мечами. Если дать себе труд подобрать и расположить хронологически все те «теории», которые Бухарин сервировал Коминтерну с 1919 года и особенно с 1923 года, то получится картина вальпургиевой ночи, в которой бедные тени марксизма бешено треплются всеми сквозными ветрами схоластики».[1126]
Кампания покаяний и изоляция
Как мы знаем, покаяния оппозиционеров перед Сталиным начались еще в дни заседаний Пятнадцатого съезда ВКП(б). Вслед за Зиновьевым, Каменевым и их ближайшими приверженцами «разоружились перед партией», как тогда стало принято говорить, и некоторые деятели, считавшиеся сторонниками Троцкого.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
