отсюда не выгонишь. Если я снова спрошу о детях, то могу лишиться рук. И я недостаточно хороший лжец, чтобы тягаться с этим напускающим на себя важность куртизаном. Так что вместо этого я откидываюсь на спинку стула и, вытянув ногу под столом, касаюсь внутренней поверхности его правой голени. Герцог смотрит на меня, его глаза искрятся. Он промокает салфеткой губы, и с них срывается тихий, теплый вздох, когда я провожу ногой по внутренней поверхности его бедра. Я чувствую, как он застывает, и мягко веду ступню вниз, подбадривая его. А потом со вздохом ставлю ногу на пол.
– Но я не играю на публику.
– Хвардин, Йорлнак… – Герцог щелкает пальцами, и черные выходят из комнаты через двустворчатую дверь.
Он разглаживает на себе халат и проводит пальцами по пульту управления аудиосистемой. Глубокие звуки перкуссионного синтезатора разносятся по комнате, заглушая стук сердца в моей груди, но свет остается ярким. Герцог тоже откидывается на спинку стула.
– Обойди стол.
Я повинуюсь. Мое тело онемело от мандража, а внутренности урчат, требуя золадона. Герцог отодвигается вместе со стулом и поворачивается ко мне. Он тянется к поясу халата, взгляд его делается ярким и голодным, когда я встаю перед ним. Биение пульса грохочет у меня в ушах. На губах герцога появляется тень улыбки. Его тонкая рука скользит по моей ноге от колена вверх по бедру. Музыка убыстряется, и я понимаю, что она синхронизирована с его сердечным ритмом.
– Встань на колени.
Я смотрю сверху вниз на изнеженное лицо герцога и вижу в нем эгоизм хищника. Он пожирает красоту, как раковая опухоль – здоровые клетки.
– На колени! – раздраженно повторяет герцог.
Мое сердце пропускает удар, как будто я стою на краю утеса. Пора прыгать.
– Не-а. Мне и так хорошо.
– Я сказал…
Я выбрасываю руку, превращая ее в клинок, и бью ему в нос, зафиксировав локоть. Мой первый инструктор аплодировал бы этому удару. Основание моей ладони дробит нижний хрящ его носа. Опасаясь убить розового, я действую не в полную силу. И все же удар отбрасывает его на спинку стула и оглушает. Герцог тянется к своему лицу. Я хватаю «всеядный» и беру дверь на прицел. Но черные не входят. Понимая, что у герцога должно быть какое-то устройство с тревожной кнопкой, я припечатываю его руки к столу. Обыскиваю его и вытаскиваю из кармана халата датапад. Затем смахиваю кровь с лица герцога на зону ДНК-блокировки и срываю с его шеи цепочку с ключами.
– Только шевельни рукой или закричи – и я прострелю тебе голову, – говорю я под музыку.
Нос герцога расплющен и освежеван, как у свиньи. Я стискиваю его.
– Дети здесь? – Я сжимаю пальцы сильнее.
Герцог вскрикивает и кивает. Теперь музыка пульсирует в ритме его сердца. Я набираю номер, который дала мне Холидей. В воздухе над датападом появляется ее лицо.
– Эфраим, где тебя черти носят?!
– Я с герцогом! – отвечаю я, перекрикивая музыку.
– Тебя увезли несколько часов назад!
– Сколько именно?
– Четыре. Дети…
– Они здесь. Прилетай спасать мою задницу.
Четыре часа?
– Отслеживаю твой маячок, – говорит Холидей. А потом выдыхает ругательство. – Эф, ты на другой стороне луны! Ты в Эндимионе.
Меня захлестывает ужас, бесформенный и безраздельный, как и всякий раз, когда я слышу это название. Кажется, я снова погружаюсь во тьму… Слышу крики. Визг лазерного скальпеля…
– Эндимион… – шепчу я.
Должно быть, пока я сидел на заднем сиденье в искажающем восприятие капюшоне, флаер совершил суборбитальный полет. Я думал, что все еще нахожусь в Гиперионе. Неужели время пролетело так быстро?
– У тебя нет местных агентов? – спрашиваю я.
– Никого, кто смог бы пробиться туда. И никого достаточно проверенного. Я с командой-один в Гиперионе. Команда-два ближе всего к тебе. Они уже в воздухе.
– Долго еще ждать?
– Два часа.
– Два часа… – тихо повторяю я.
Когда я ударил герцога, адреналин заглушил тошноту. Но теперь она возвращается в сопровождении ужасающих картин расправы. Лучше не думать, что со мной сделают герцогские прихвостни… Я не смогу продержать его два часа так, чтобы они ничего не заподозрили. Они поймут, что я захватил его, переведут куда-нибудь или убьют детей, а потом заставят меня пожалеть, что я вообще родился на свет. А значит – долгой спокойной ночи Вольге. Я оглядываю комнату, полную ворованных ценностей и грохочущей музыки, и смеюсь. Пошло все в шлак!
– Что тебя так насмешило, черт возьми? – раздраженно спрашивает Холидей.
– Жизнь. Как и всегда, – вздыхаю я, понимая, что скоро умру и что примирился с этим несколько часов назад. Но, возможно, я сумею вытащить отсюда маленьких гаденышей и Вольга выйдет на свободу. Возможно. – Если надо выйти из игры, Холи, лучше сделать это стильно.
– Эфраим…
– Скажи своим уродам, чтобы летели быстрее. – Я заставляю себя улыбнуться. – Увидимся.
Я завершаю разговор. Герцог все слышал. Похоже, он пришел в себя – если не физически, то морально.
– Почему…
– Где дети?
Он плюет в меня кровью. Я стираю плевок с лица.
– Сидеть! – Держа его под прицелом «всеядного», я беру со стола пилу для костей. Ее лезвие сделано в виде остроугольного треугольника. – Ну и как это работает?
Я щелкаю включателем. Пила вспарывает воздух с негромким жужжанием. Над зубцами светится прижигающий лазер.
– Ты, крыса…
– Извини, жулик, тебя не слышно. Говори громче!
– Горго!
Музыка из аудиосистемы заглушает его голос. Но я все равно отвешиваю ему оплеуху и дополнительно включаю плейлист на датападе, чтобы крики не услышали за пределами комнаты. Я нагибаюсь к уху своего пленника и кладу его правую руку на стол.
– Ты убил одного из моих людей. За тобой должок, герцог.
Он смотрит на меня:
– Убей меня – и королева спустит с тебя шкуру заживо! Я герцог синдиката!
– Где дети? – (Герцог молча смотрит на меня, в глазах плещется безумие.) – Что ж. Пора взыскать долг.
Я опускаю пилу на его запястье. Она дрожит у меня в руках, когда крохотные зубчики рассекают плоть и кость. Лазер прижигает капилляры, запечатывая их, и кровь шипит. Герцог бьется, пускает слюни и кричит, как мои друзья много лет назад. Оттого что сейчас я по другую сторону от орудия пытки, душераздирающие вопли не становятся приятнее. Я закрываю ему рот ладонью.
– Тсс. Ты не создан для такой боли, – говорю я ему на ухо. – Ты слишком остро все ощущаешь. Твои нервы чересчур чувствительны. В честном признании нет стыда. Где дети?
– В хранилище, – скулит герцог.
– Где это хранилище?
– Двумя этажами ниже. Восточное крыло.
– Какой код?
Он колеблется.
– У вас осталась всего одна рука,
