— Вполне, — кивнул Брэйд, без споров соглашаясь играть при Лейкарне вторую скрипку.
— Кстати, — обратился Дэвид к кен Эрбриту. — А магические предметы… допустимые в поединке… кто их проверяет? Судья?
— И секунданты тоже. Непосредственно перед началом боя.
— Но заранее не оговаривается, что это будут за вещи?
— Обычно — нет, но если хочешь, мы можем поторговаться и за это…
— Нет. Хочу как раз обратного.
— Хочешь, чтобы Кантор не знал, что ты будешь использовать?
Дэвид кивнул.
— Это очень важно?
— Да, — ещё один кивок. — Важно.
* * *
Все прошло так, как и планировал Лейкарн. Торг надолго не затянулся. Брэйда и кен Эрбрита пригласили к столу, но ни выпить, ни поесть не предложили — да они, впрочем, даже появись такое предложение, все равно бы его не приняли. Сразу после переговоров они отправились к Эдвину, чтобы сообщить об итогах; так же поступили Аллек и Таггар.
Дуэль была назначена через два дня, на одиннадцать часов вечера. Учитывая общую загруженность учебой, поединки в вечерние или ночные часы стали уже почти традиционны для драчливых сынков хеллаэнских аристократов. Кантор с сожалением обронил, что шоу–де устроить не получится: в полдвенадцатого он должен быть на уроке у мастера Тьмы и опаздывать на занятие не собирается. Болтливые языки быстро разнесли его слова по Академии.
Поединок должен был состояться в соседнем лесу, на большой поляне; окрестные деревья, исковерканные и полусожженные, хранили память о многочисленных схватках, происходивших здесь ранее; дриады и прочие лесные духи избегали посещать это место.
В назначенный срок явилось немало народу. Естественно — никого лишнего: из эмигрантов — только Дэвид, детей горожан и гостей–иномирян (вроде Скеггеля или Идэль) можно пересчитать по пальцам. Все остальные имели приставку «кен» перед своими вторыми, родовыми именами.
Среди массы сплетен и слухов до Дэвида в минувшие два дня дошла история — по всей видимости, правдивая, — объяснявшая причину дурного настроения кен Рейза. На самом деле эти причины Дэвида не особенно–то волновали, поскольку результат все равно оставался таким, каким был, но эта история, пересказанная Брэйдом, вызвала у него хотя бы некоторое чувство морального удовлетворения.
Буквально на днях Кантор расстался со своей новой подружкой, Амельдой кен Эсель (да–да, дальней родственницей Киррана, принадлежащей к одной из младших ветвей обширного дома кен Эселей). Их любовь была скоротечной, а финал — вдвойне неприятен для Кантора. Во–первых, его бросили; во–вторых, вскоре после разлуки Амельда сообщила своим подружкам, что лучше вызовет — или, если не удастся, купит в магазине — инкуба, чем станет и дальше одарять своим вниманием чурбана, который ничего в постели не умеет — да и не хочет учиться. Подружки оказались, как всегда, более чем оперативны: уже на следующий день о словах Амельды знала половина учащихся, включая и самого Кантора. Кен Рейз, конечно, не подал виду, что это его волнует, однако не прошло и нескольких часов, как он повстречался со счастливой, идущей в обнимку с Дэвидом, кильбренийкой — и вот тут в голове у хеллаэнца что–то переклинило. Для его самолюбия было оскорбительно уже то, что эти девушки вообще бросили его первыми, не дожидаясь, пока сей шаг сделает он. И что же? Одна, расставшись с ним, заводит разговор об инкубах, другая — спит с каким–то смердом, который и колдовать толком не умеет. Счастливая улыбка Идэль (быстро погаснувшая при приближении Кантора) была для кен Рейза как плевок в душу. Она предпочла эту Бездарную обезьяну — ЕМУ?
«…Чем бы все ни кончилось, — посмеиваясь, сообщил Брэйд, закончив рассказ, — своей «бандой“ ему больше никогда не командовать. Его выставили круглым дураком, а ты с этой дуэлью — даже если он победит — унизишь его так, что ему уже не отмыться…»
Дэвид согласился с ним, испытывая благодарность уже оттого, что Брэйд произнес слово «если», когда говорил о результатах… Брэйд не верил в его победу, да и он сам, признаться, не слишком–то в нее верил… хотя и считал, что крохотный шанс у него все–таки есть. По крайней мере, Дэвид надеялся на это.
Судья, потративший целый час на скрупулезное изучение артефактов, позволил наконец секундантам забрать их. Лейкарн протянул Дэвиду меч Гьёрта, Брэйд — повесил на шею амулет. Аллек и Таггар вооружили Кантора.
Поединщики вошли в круг, обозначенный на земле белой фосфоресцирующей линией. Круг был подготовлен заранее, но сейчас Эдвин наложил несколько дополнительных заклинаний, ограждающих дуэлянтов от внешнего мира. Если поединок затянется, отбитые и срикошетившие заклятья барьер в конце концов, конечно, проломят — если не Дэвид, то уж Кантор, с его врожденным Даром, на это вполне способен. В этом случае секунданты и судья, по мере сил, будут обязаны блокировать разлетающиеся по сторонам боевые заклятья или хотя бы сводить их разрушительные последствия на нет — тушить загоревшиеся деревья, останавливать бури и ураганы, растапливать острые, как ножи, сосульки и вообще следить за порядком.
— Начинайте! — громко провозгласил Эдвин.
Дэвид немедленно бросился влево и вперед. Кантор, посмеиваясь, шагнул вправо, возводя перед собой воздушный барьер… Дэвид в это же время, не переставая двигаться, накладывал на себя первое из своих защитных заклятий, короткое и простое.
Стратегия, которую планировал «чужак», стала ясна Кантору в тот момент, когда он увидел меч. Самому Дэвиду очень бы хотелось иметь в рукавах и другие козыри, но увы — клинок Гьёрта и в самом деле был его единственным, почти призрачным шансом. Однако чтобы достать Кантора, сначала требовалось к нему подобраться: шутка, которую Дэвид выкинул с Мерклоном кен Хезгом, метнув в него меч, тут бы не прокатила — Кантор не собирался поворачиваться к противнику спиной и отклонил бы левитирующее заклятье ещё прежде, чем оно преодолело бы половину пути. Так же легко он отклонил бы и любой летящий в него предмет. Даже крупнокалиберный пулемет был бы бесполезен: воздушная стена кен Хезга останавливала любые тела… но, с другой стороны, все заклятья, мешающие Дэвиду подобраться к нему поближе, он мог основывать только на Воздухе — Кровь и Вода тут мало подходили, а Тьма — и подавно. Стихии не равны между собой, у каждой есть свои области и способы воздействий. Лучше всего влияет на твердые тела Земля, с ней могут сравниться только Дерево и Металл, хотя сферы их действия в низкочастотном диапазоне несравненно более узки: Земля может влиять на все твердые тела, Дерево — только на растения, Металл, как нетрудно догадаться — только на металл. В этом же «плотном» диапазоне действует и Кровь, но Кантору, чтобы использовать эту стихию и, так сказать, добраться до крови Дэвида, сначала было необходимо проломить окружающие его защитные сферы.
Кантор мог бы ударить Кровавым Молотом — как тогда, в вестибюле, но он видел, что сейчас Дэвид защищен значительно лучше; КПД Молота, если бить им по защите, а не по живому телу, становился крайне низким, и одной грубой силы могло не хватить. Поэтому Кантор начал атаку с Когтей Тьмы: Тьма, как и Свет, была слишком «высокочастотной» стихией и потому плохо влияла на плотные физические объекты; но вот для того, чтобы вскрыть чужое защитное поле (любого типа) или повредить гэемон, подходила идеально, занимая, наряду со Смертью, в данной сфере влияния почетное первое место.
Дэвид ждал чего–нибудь в этом роде. Когда правая рука Кантора сделала резкое движение — такое знакомое, ещё по достопамятному походу через Пустоши и уроку Дильбрега, — он наложил на себя заклятье, составленное на базе Огня и Жизни, — заклятье, увеличивавшее его скорость в несколько раз — и прыгнул вверх… для этих чар идеально подошел бы Воздух — но Воздух нынче был слаб. Впрочем, Огонь и Жизнь сработали не хуже, хотя результат и был достигнут несколько иным путем, чем в случае использования Воздуха.
Дэвид столкнулся с Когтями на середине своего полупрыжка–полуполета; уклониться он не мог, защититься при помощи магии — не успевал… да и не стал, прекрасно осознавая тщету такой попытки. В заклятии Кантора содержалось столько силы, что потребовалось бы двадцать Дэвидов, чтобы его остановить.
Вместо этого он ударил мечом по летящим к нему зигзагообразным черным нитям, видимым даже и в материальном мире.
Кантор почувствовал неприятное покалывание в пальцах, когда заклятье Когтей развалилось на части; кроме того, он искренне, непритворно удивился.
Он мог быть дураком, спесивым болваном, самодовольным кретином — кем угодно, но он родился в Темных Землях, и этот факт определял если не все, то многое. Кантор мог удивляться сколько угодно, однако на месте, разинув рот, не стоял: его рефлексы работали куда быстрее и лучше, чем разум. Он отскочил в сторону, возвел ещё один воздушный барьер и метнул веретено черных молний из кольца с Истинным Морионом — все почти сразу.
