Шон ждал, текли минуты, пять, затем десять, каждая со своей собственной длительностью. Но вот на левом фланге кто-то еще зевнул и потянулся, и тут же третий голос злым шепотом предупредил его о необходимости сохранять тишину.
— Трое.
Шон запомнил позицию каждого, затем так же тихо и осторожно, как и пришел, вернулся назад.
На опушке леса его ждал Альфонсо, а минутой позже прокрался обратно и присоединился к ним Матату.
— Трое, — прошептал Альфонсо.
— Да, трое, — согласился Шон.
— Четверо, — возразил им обоим Матату. — Еще один внизу у самого берега.
Матату никогда ничего не пропускал, и Шон принял это сообщение без возражений.
Всего лишь четыре бойца РЕНАМО в засаде. У Шона отлегло от сердца. Он ожидал большего количества противников, но Чайна был вынужден распылить людей тонкой цепочкой, чтобы прикрыть все тропинки и все переправы.
— Никакого шума, — предупредил всех Шон. — Один выстрел — и у нас на хвосте целая армия будет изображать боевой танец. Матату, ты берешь того, что нашел на берегу. Ты, Альфонсо, берешь того, который разговаривал в тростнике. А я возьму двоих в центре.
Он снял с левого запястья проволоку, размотал ее, снова натянул ее между руками и проверил, почувствовал ее.
— Подождите, пока мой не «дунет», и только после этого займитесь своими.
Они легонько хлопнули друг друга по плечам, — старое ритуальное благословение, — а после этого расстались и рассеялись в ночи, возвращаясь к берегу.
Пулеметчик был там же, где и оставил его Шон, но когда Шон зашел ему за спину, несколько легких облачков заслонили звезды, и пришлось подождать, пока они рассеются. Каждая секунда задержки увеличивала опасность быть обнаруженными, и он уже готов был начать работу на ощупь, но все же сдержался. Когда небо прояснилось, он был рад, что не сделал этого. Часовой снял шапку и чесал себе затылок; поднятая рука блокировала бы струну и чистого убийства не получилось бы. Последовали бы крик, выстрелы, и все солдаты в радиусе нескольких миль устремились бы сюда.
Он подождал, пока солдат почешется и снова наденет шапку. Как только он опустил руку, Шон подался вперед и одним легким движением накинул проволочную петлю ему на горло. В то же самое мгновенье он потянул назад, вложив в рывок всю свою силу и резко упершись правым коленом между лопатками часового. Провод прошел сквозь плоть и глотку, словно это был сыр чеддер. Шон почувствовал, когда провод уперся в позвоночник, но тут же начал пилить его обеими руками, не ослабляя натяжения и продолжая упираться коленом противнику в спину.
Струна наконец нашла промежуток между позвоночниками и проскочила насквозь. Голова солдата упала прямо ему на колени, и часовой «дунул». Воздух из его легких вырвался сквозь гортань, издав тихий свист. Это и был тот звук, которого должны были дождаться Альфонсо и Матату. Шон знал, что те в данный момент уже напали на свои жертвы, но никаких звуков не было слышно, пока человек, которого убил Шон, не упал вперед и его сонная артерия не начала опоражниваться на землю с тихим шипением, как молоко в подойник под гибкими пальцами молочницы.
Звук насторожил четвертого солдата, единственного оставшегося в живых, и он озадачено крикнул:
— Что там такое, Альве? Что ты там делаешь?
Этот вопрос и навел на него Шона. Он уже достал из ножен нож и держал его так, чтобы при ударе он вошел между ребер под нужным углом. Шон левой рукой схватил его за горло, чтобы предотвратить крик, а другой рукой всадил нож под ребра.
Все было кончено за тридцать секунд. Последние судороги сотрясли тело, Шон выпустил его и поднялся. Матату был уже рядом с ним, держа наготове свой разделочный нож. Его нож и руки были влажны. Свою работу он уже сделал и пришел помочь Шону, но в этом уже не было необходимости.
Они выждали целую минуту, прислушиваясь к тревожным сигналам. Возможно, был еще один часовой, которого просмотрел даже Матату, но, кроме кваканья лягушек на болотных островках и писка москитов, не было слышно ни звука.
— Обыщите их, — приказал Шон. — Возьмите все, чем можно воспользоваться.
Один из карабинов, все боеприпасы, полдюжины гранат, одежда и провизия. Все было собрано очень быстро.
— Так, — сказал Шон. — Остальное утопите.
Они стащили тела к воде и пустили их по течению. Затем сбросили пулемет и прочее отбракованное снаряжение в глубокую воду за тростниками.
Шон взглянул на часы.
— Мы опаздываем, — сказал он. — Нам еще надо перевести на этот берег остальных.
Клодия, Мириам и дети все еще были в тростнике, где их и оставили.
— Что случилось? Мы ничего не слышали! — Клодия с облегчением обняла мокрую голую грудь Шона.
— А ничего слышно и не должно было быть, — сказал ей Шон и взял в каждую руку по спящему ребенку.
Пересекая реку, они образовали цепь, взявшись за руки, поддерживая друг друга в сильном течении. Вода доходила Клодии до груди. Без такой поддержки женщин могло смыть. Переправа оказалась изнурительной, и они выбрались на берег в полном изнеможении.
Шон не смог позволить им отдохнуть больше чем несколько минут, за это время успели обтереть Минни и завернуть ее в куртку, которую сняли с одного из мертвых солдат РЕНАМО. После этого он снова поднял их и повел к лесу.
— Мы должны убраться подальше от реки до утра. Чайна будет здесь, как только рассветет.
* * *
Генерал Чайна заметил собравшуюся на берегу группу людей за двести футов. Когда вертолет направился к ним, его винт взбудоражил поверхность Сави, покрыв ее черной рябью.
Португальский пилот посадил машину на опушке леса на южном берегу, Чайна вылез из бронированной кабины и засеменил к реке. Хотя лицо его являло собой маску безразличия, внутри все бурлило от ярости, и это выражалось лишь в сверкании глаз. Он вынул из нагрудного кармана солнцезащитные очки и надел их, спрятав за ними глаза.
Стоявшие кружком мужчины уважительно расступились. Чайна прошел в круг и посмотрел на отрезанную человеческую голову, лежащую на глинистом берегу. Голову прибило к тростникам, пресноводные крабы уже изрядно пощипали ее, вода вымыла обнаженную плоть до белого цвета, а затуманенные открытые глаза превратила в темные шары, но чистый разрез по всей шее нельзя было спутать ни с чем.
— Это работа белого человека, — тихо сказал Чайна. — Разведчики называют это «мокрым делом», а проволока у них, как торговая марка. Когда это случилось?
— Прошлой ночью.
Типпу Тип возбужденно почесывал бороду. В засаде выживших не оказалось, примерно наказать никого было невозможно.
— Ты пропустил их, — холодно озвучил свое обвинение Чайна. — Ты обещал мне, что они никогда не пересекут реку.
