Рапторы и Космические Волки сформировали вокруг них плотный оборонительный кордон, на который со всех сторон накатывала объединенная ярость Тысячи Сынов и Альфа-легиона, а также еще большего числа Пожирателей Миров.
Только Сыны Хоруса пока еще не вступили в битву.
Хеф ждал, прислушиваясь к собственному хриплому дыханию. Приказ скоро придет. Для окончания высадки потребуется всего пару минут — примарх наверняка вот-вот вызовет Рапторов.
Он снова включил вокс.
— Штаб, это снова Хеф. Установите безопасный канал с лейтенантом Нерокой.
— Вас понял, лейтенант, — настала непродолжительная пауза. — Ваш сигнал передается.
— Нерока?
— Хеф? — судя по стону и выдоху, лейтенант был занят напряженной деятельностью. — Я в самой гуще боя, где вы?
— В десантных капсулах, ждем.
Следующие слова перемежила череда рыков и проклятий.
— Почему вы не высадились?
— Ждем приказа лорда Коракса.
— Ты бы здесь явно не помешал, друг. Здесь горячее, чем в печке. Чего ждет примарх?
Хефу не хотелось отвечать на этот вопрос, однако сказать что-то требовалось.
— Я ошибался. Насчет Раноплета. Мы не должны ведать страха, но я не мог позволить Космическим Волкам напасать на лорда Коракса из-за нас. Мне так жаль.
Другой лейтенант замолчал.
— Нерока? Ты там?
Ответом ему послужило только шипение статики.
Приземлившись возле закаленного волчьего лорда Стургарда Йорикссона, Коракс тут же почувствовал, как в его доспехи со всех сторон впиваются цепные топоры и болты, но он не обратил на них внимание. С каждым взмахом крыла, каждым поворотом когтя он обрывал жизнь очередного предателя. Каждое мгновение делало его ближе к избавлению от скверны, от порока, который они с братьями унаследовали от рождения.
Пришло время положить этому конец. Пришло время платить кровью.
Он открыл вокс-канал с «Мстителем».
— Подготовить к атаке каскад капсул. По моему сигналу.
— Вас поняла, мой лорд, готовимся к финальной волне капсул, — из-за напряженности момента голос Эфрении надломился. — Прощай, Коракс.
Он ничего не ответил, погружая когти во внутренности еще одного легионера. Он так сильной увлекся бойней, что не слышал воя падающих снарядов и шипения ракет до тех пор, пока не стало слишком поздно. Стургард также услышал их и едва успел обернуться.
Первый взрыв отделил примарха от Космических Волков. Второй попал Кораксу прямо в грудь, когда тот взмыл в воздух, сбив его обратно на землю. Третий, четвертый и последующие стали оглушительным и всепоглощающим штормом звука и огня, заколотившим по его телу и разрывавшим землю вокруг.
Он почувствовал, как его доспехи трещат от ударов, как плоть раскалывается и горит, как от ярости артиллерийской атаки дрожат кости. Сквозь пламя Коракс смог разглядеть, как Бьерн пытается подняться на ноги, вызывающе сжимая копье, даже когда на его нагруднике взорвалась осколочная ракета и накрыла его раскалено-белыми осколками. Он рухнул среди изломанных тел троих волчьих стражей, выпустив копье из обессилевшей руки.
Коракс вспомнил о сломленном и беззащитном Волчьем Короле, что лежал сейчас в последней крепости Космических Волков.
Беззащитном впервые в своей противоестественной жизни.
Лорд Воронов никогда не отворачивался ни от одной души, нуждавшейся в помощи. Неужели он и впрямь позволит врагам убить раненого примарха? Неужели желание наказать себя так сильно на него подействовало?
С высокой горы упало хорошо знакомое ему знамя — штандарт презренного Первого капитана Воителя, Абаддона. И хотя сам Хорус не пришел на Ярант, он прислал свою правую руку проследить за финальным уничтожением VI легиона.
Образ этого знамени прожег разум Коракса, а следом за ним второй, похожий, однако намного больший, что реял над холмами Ургалльской низины.
Всевидящий символ Воителя, Око Хоруса.
«Я — бдительность Императора, — говорил когда-то он, — и Око Терры».
Каким же высокомерным и эгоистичным нужно было быть, чтоб обратить против себя Империум в величайший момент истории? Его тщеславие пугало Коракса и наполняло таким презрением, которого он не чувствовал ко всем своим тюремщикам вместе взятым.
Он перекатился на четвереньки, от его крыльев осталось изуродованное переплетение металла и проводки, свисающее со спины. Он стряхнул с себя их утягивающую вниз тяжесть и поднялся на ноги, а затем резко дернулся в сторону, когда мимо щеки пронеслась ракета и взорвалась среди трупов и выживших командиров его брата.
Хорус все еще был жив, все еще угрожал Терре, все еще угрожал самому Императору.
— Что я творю? — прошептал Коракс.
Такова была цена. Таков был его вергельд. Выжить. Бороться.
Чувствовать боль всегда, ежедневно.
Не ему было выбирать свою смерть. Не ему было очищать себя от грехов. Сделать это мог только один человек, и он находился в Тронном мире.
К ним с воем понесся очередной залп ракет и снарядов. Коракс схватил копье Русса, а другой рукой обнял Бьерна. Хотя у Коракса больше не было крыльев, чтоб воспарить, он все еще мог летать. Он включил прыжковый ранец.
Их отбросило от взрывов на пятьдесят метров и обволокло огнем и дымом, когда они врезались в толщу горы.
Коракс перекатился на ноги, не давая Бьерну вырваться из хватки. Космический Волк резко вскочил, ухватил копье с земли, и на мгновение примарху Гвардии Ворона показалось, что однорукий воин его брата вот-вот набросится на него.
— Это не добрая смерть! — рявкнул Коракс, шагнув назад. — Мы так не умираем! Мы не имеем права выбора!
— Ты мне не отец, чтобы мной командовать! — также отступая, крикнул Бьерн.
— Нас ждет война, и если мы победим — когда мы победим — мы должны помнить, кто обрушил все это на нас. Не смертные, не люди, но мы сами. Это война между легионами. Ты, я, и все мои братья скрываем внутри себя потенциал для этой ереси.
— Поздновато менять свое мнение, не находите? — Бьерн указал копьем на битву, что по-прежнему бушевала вокруг них. — Мы окружены и в меньшинстве, наши корабли вот-вот сгорят.
Коракс активировал вокс.
— Командор Бранн.
— Да, мой лорд.
— Начинай рассеивание тени.
Командор с нескрываемым облегчением вздохнул.
— Спасибо, мой лорд.
Спустя десять секунд сумрак прожгли первые залпы с орбиты, всего в сотне метров от разбитого кордона. За ними последовали сгустки плазмы, и сквозь возобновившуюся ярость атаки показались силуэты снижающихся десантных кораблей, ведущих прицельный огонь по врагам.
Космический Волк недоверчиво покачал головой.
— Не волнуйся, Бьерн, — взревел Коракс, дико паля из пистолета по рядам изменников, и освобождение от момента вызвало у него болезненный смешок. — Мы так уже делали.
Когда у Хефа вдруг заболела челюсть, он понял, что бездумно грыз обвязку, впиваясь зубами в ремни на своих доспехах.
Он хотел конца. Благословенного забвения.
В капсуле посветлело, красный сумрак готовности сменился мягкой синевой обычной осветительной полосы. Раздался треск голосовой системы связи, и Хеф узнал голос Бранна, хотя вспомнить командора ему удалось с трудом — сквозь облака, затянувшие его мысли, пробились только поблекшие образы и воспоминания.
— Всем постам, началась эвакуация. Высадка отменена. Повторяю, Рапторы не будут высаживаться.
Кто-то рассмеялся, и Хеф ударил кулаком по рычагу обвязки и припал на четвереньки к палубе. Он прислонился лбом к холодному металлу и, заскребя когтями по стали, зарыдал.
Затем, присев на корточки, он дал выход своему горю длинным, протяжным воем.
Огвай Огвай Хельмшрот, старший выживший ярл, сидел напротив Коракса в отсеке «Грозовой птицы», пристально глядя на примарха. Какое-то время все молчали — безумие эвакуации отняло слишком много сил. Над правым глазом Огвая виднелся порез, и Коракс заметил в ране осколки керамита.
— Пусть тебя осмотрит апотекарий, — сказал он.
— Что дальше? — спросил Огвай, пропустив мимо ушей заботу примарха. — Наши Великие Роты теперь можно сосчитать на пальцах руки. Думаю, вы знаете, каково это. Что нам делать? Где нам сражаться дальше, если Волчий Король не проснется?
— Это зависит от вас. Я не мой брат.
— А вы? Что с Гвардией Ворона?
Коракс издал долгий, уставший вздох. Все это казалось ненавистно знакомым.
— Мы отправимся туда, где нам комфортно, где мы сможем причинить силам Воителя наибольший вред, пока они движутся к Терре. Мы вернемся в тени.
Эпилог
Коракс медленно подошел к первой камере на Красном уровне. На секунду он замер у двери, испытывая в равной мере нежелание и необходимость.
