ничего приятного больше уже не будет. Я скажу мистеру Брегерту, чтобы он зашел к папеньке в среду.
Твоя любящая дочь
Дж.
Утром она попросила слугу отправить письмо, дабы не было искушения передумать.
Около часу мистер Лонгстафф нанес визит леди Монограм. Обе дамы позавтракали в спальнях и встретились в гостиной только после его прихода. Джорджиана внутренне трепетала, но вскоре поняла, что ее отец еще не слышал о мистере Брегерте. Она тут же сообщила, что завтра собирается домой.
– Я больше не могу видеть Мельмоттов, – сказала она.
– Я тоже, – с мрачной миной ответил ее отец.
– Мы были бы рады на какое-то время оставить Джорджиану у себя, – проговорила леди Монограм, – но у нас только одна свободная спальня, а мы ждем еще приятельницу.
Джорджиана, прекрасно знавшая, что и то и другое ложь, объявила, что у нее и в мыслях не было остаться.
– Сегодня вечером у нас соберутся друзья, мистер Лонгстафф, и я надеюсь, вы придете повидаться с Джорджианой.
Мистер Лонгстафф что-то пробурчал, как все старые джентльмены, когда их зовут на послеобеденный прием.
– Будет мистер Брегерт, – продолжала леди Монограм с особенной улыбкой.
– Мистер кто? – Фамилия в первый миг показалась мистеру Лонгстаффу незнакомой.
– Мистер Брегерт. – Леди Монограм глянула на подругу. – Надеюсь, я не выдала никаких тайн.
– Ничего не понимаю, – сказал мистер Лонгстафф. – Джорджиана, кто такой мистер Брегерт?
На самом деле он понял все. По тону леди Монограм и по лицу дочери он ясно видел, что мистера Брегерта упомянули как официального жениха. Леди Монограм, безусловно, хотела, чтобы он это понял, и ее тон не оставлял места для сомнений. Позже она сказала сэру Дамаску, что не приняла бы у себя в доме еврея в качестве жениха Джорджианы Лонгстафф без ведома мистера Лонгстаффа.
– Моя дорогая Джорджиана, – проворковала она, – я думала, твой отец все знает.
– Я ничего не знаю. Джорджиана, я ненавижу загадки. Я настаиваю на объяснении. Леди Монограм, кто такой мистер Брегерт?
– Мистер Брегерт… очень богатый джентльмен. Вот все, что мне о нем известно. Быть может, Джорджиана, ты хочешь остаться с отцом наедине.
И леди Монограм вышла из комнаты.
Чудовищная жестокость! Однако бедная девушка вынуждена была говорить – хотя не могла быть такой смелой, как в письме к матери.
– Папенька, я написала маменьке сегодня утром, и мистер Брегерт должен прийти к тебе завтра.
– Ты хочешь сказать, что помолвлена с ним?
– Да.
– Это который мистер Брегерт?
– Он банкир.
– Ты же не про толстого еврея, которого я видел у мистера Мельмотта, – человека, годящегося тебе в отцы!
Положение бедной девушки было и впрямь ужасно. Она говорила именно что про толстого еврея, годящегося ей в отцы. В предыдущие дни Джорджиана убедила себя, что сумеет храбро поговорить с папенькой, но неожиданный поворот событий отнял у нее последние остатки мужества. Она только смотрела на отца, словно моля о пощаде.
– Он еврей? – вопросил мистер Лонгстафф, вложив в голос все громовые раскаты, на какие был способен.
– Да, папенька.
– Это тот толстяк?
– Да, папенька.
– И почти моих лет?
– Нет, папенька. Ему пятьдесят.
– И он еврей? – Мистер Лонгстафф повторил роковой вопрос с теми же громовыми раскатами.
На сей раз Джорджиана отвечать не стала.
– Если ты за него выйдешь, то не как моя дочь. Я, безусловно, ни при каких обстоятельствах не стану с ним видеться. Скажи ему, чтобы не приходил ко мне, – я точно не буду с ним разговаривать. Ты себя уронила и опозорила, но ты не уронишь и не опозоришь меня, твою мать и сестру.
– Папенька, ты сам велел мне ехать к Мельмоттам.
– Неправда. Я хотел, чтобы ты осталась в Кавершеме. Еврей! Старый толстый еврей! Небо и земля! Ты! Моя дочь! Так гордившаяся собой! Да как тебе такое в голову пришло? Ты написала матери?
– Да.
– Это ее убьет. Это просто ее убьет. И ты завтра едешь домой?
– Я так ей написала.
– Там ты и останешься. Думаю, мне надо увидеться с ним и объяснить, что это абсолютно исключено. Небо и земля! Еврей! Старый толстый еврей! Моя дочь! Завтра я сам отвезу тебя домой. Чем я провинился, что мои дети так со мной поступают? – (Утром несчастный отец имел довольно бурный разговор с Долли.) – Тебе лучше сегодня же переехать ко мне в гостиницу на Джермин-стрит.
– Ох, папенька, я не могу.
– Почему? Можешь и переедешь. Я не позволю тебе с ним увидеться. Я сам с ним поговорю. Если ты не пообещаешь переехать, я скажу леди Монограм, что не разрешаю тебе встречаться с мистером Брегертом в ее доме. Еврей! Толстый старый еврей!
Мистер Лонгстафф, воздев руки, в отчаянии заходил по комнате.
Джорджиана согласилась, зная, что не одолеет отца, если тот объединится с леди Монограм. Она велела уложить свои вещи и во второй половине дня разрешила себя увезти. Леди Монограм она перед отъездом сказала только одно:
– Передай ему, что мне срочно пришлось уехать.
– Передам, дорогая. Я так и думала, что твоему отцу это не понравится.
Бедной девушке не хватило духу упрекнуть подругу, да и озлоблять врагиню было сейчас не с руки. По крайней мере, временно надо было покоряться всему и всем. Она провела очень скучный вечер с отцом в гостиной его номера – оба по большей части молчали, – а на другой день ее увезли в Кавершем. Джорджиана догадывалась, что утром отец увиделся с мистером Брегертом, но он ничего ей не сказал, а она не стала спрашивать.
В тот день был прием у леди Монограм. В начале вечера, как раз когда мужчины выходили из столовой, явился мистер Брегерт, одетый чрезвычайно изящно. Леди Монограм встретила его чарующей улыбкой.
– Мисс Лонгстафф, – сказала она, – переехала от меня к отцу.
– Ах, надо же.
– Да, – ответила леди Монограм, склонила голову и тут же занялась другими входящими гостями.
Она не удостоила мистера Брегерта более ни словом и не представила его мужу. Он минут десять стоял в гостиной, прислонившись к стене, затем ушел. Никто с ним не разговаривал. Однако он был человек спокойный и незлобивый. Когда мисс Лонгстафф станет его женой, все, без сомнения, изменится – либо она найдет себе других друзей.
Глава LXVI. «Такой будет моя к вам вражда»
«Больше Уинифрид Хартл тебя не потревожит» – так со всей искренностью сказала миссис Хартл молодому человеку, ради которого приехала из Америки. И когда он хотел последний раз взять ее руку в свою, миссис Хартл ответила: «Нет. Этой
