Прибытие взвода вооруженных людей должно было стать грандиозным событием, но трудно было почувствовать настоящий страх. Войска выглядели довольно неуместно среди таунхаусов и магазинов центра города, а горожане, собравшиеся, чтобы приветствовать их прибытие, делали их похожими скорее на парад, чем на карательные военные силы. Они шли медленно, уступая дорогу гражданским лицам, переходящим улицу. Все это было довольно причудливо и вежливо.
Они остановились, когда подошли к баррикадам. Командир, усатый парень в орденах, сошел с лошади и подошел к первой перевернутой повозке. Казалось, он был глубоко озадачен происходящим. Он обвел взглядом наблюдающих горожан, словно ожидая каких-то объяснений.
— Как вы думаете, это лорд Хилл? — спросила Джулиана.
— Он главнокомандующий, — ответил профессор Чакраварти. — Они не собираются посылать главнокомандующего, чтобы разобраться с нами.
— Они должны это сделать, — сказал Робин. — Мы представляем угрозу национальной безопасности.
— Не надо так драматизировать, — успокоила их Виктория. — Смотрите, они разговаривают.
Абель Гудфеллоу в одиночку вышел из-за баррикады.
Командор встретил Абеля посреди улицы. Они обменялись словами. Робин не мог расслышать, о чем они говорили, но разговор казался жарким. Начался он вежливо, но потом оба мужчины начали бурно жестикулировать; в какой-то момент Робин испугался, что командир вот-вот наденет на Абеля наручники. Наконец они пришли к какому-то соглашению. Абель отступил за баррикаду, идя задом наперед, как бы убеждаясь, что никто не выстрелит ему в спину. Усатый командир вернулся в свой дивизион. Затем, к изумлению Робина, армия начала отступать.
— Он дал нам сорок восемь часов, чтобы очистить территорию, — доложил Абель, вернувшись в вестибюль башни. — После этого, по его словам, они собираются насильно убрать баррикады.
— Значит, у нас всего два дня, — сказал Робин. — Этого времени недостаточно.
— Более чем, — сказал Абель. — Все это будет происходить урывками. Они дадут еще одно предупреждение. Потом еще одно. Потом третье, и на этот раз с сильными формулировками. Они будут тянуть до тех пор, пока смогут. Если бы они планировали штурмовать нас, они бы сделали это прямо там и тогда.
— Они были совершенно счастливы, стреляя по «Бунтарям качелей», — сказала Виктория. — И Бланкетиров.
— Это не были беспорядки из-за территории, — сказал Абель. — Это были беспорядки из-за политики. Бунтовщикам не нужно было удерживать свои позиции; когда по ним открыли огонь, они разбежались. Но мы находимся в самом центре города. Мы заявили свои права на башню и на сам Оксфорд. Если кто-то из этих солдат случайно заденет прохожего, ситуация выйдет из-под их контроля. Они не смогут сломать баррикады, не сломав город. А этого, я думаю, Парламент не может себе позволить. — Он поднялся, чтобы уйти. — Мы их не пустим. А вы продолжайте писать свои памфлеты.
Таким образом, тупик между забастовщиками и армией на баррикадах на Хай-стрит стал их новым статус-кво.
Когда дело дошло до дела, сама башня обеспечила бы гораздо лучшую защиту, чем препятствия Абеля Гудфеллоу. Но баррикады имели не только символическое значение. Они покрывали достаточно большую территорию, чтобы обеспечить прохождение важнейших линий снабжения в башню и из нее. Это означало, что ученые теперь получали свежую пищу и воду (ужин в тот вечер состоял из пушистых белых булочек и жареной курицы), а также надежный источник информации о том, что происходит за стенами башни.
Несмотря на все ожидания, в последующие дни число сторонников Абеля росло. Забастовщики-рабочие лучше доносили информацию, чем любые брошюры Робина. В конце концов, они говорили на одном языке. Британцы могли отождествлять себя с Абелем так, как не могли отождествлять себя с переводчиками иностранного происхождения. Бастующие рабочие со всей Англии приезжали, чтобы присоединиться к их делу. Молодые оксфордские мальчики, которым надоело сидеть дома и искать себе занятие, шли на баррикады просто потому, что это казалось интересным. Женщины тоже вступали в ряды, неработающие швеи и фабричные девушки.
Вот это зрелище — приток защитников на башню. Баррикады произвели своеобразный эффект создания сообщества. За этими стенами все они были товарищами по оружию, независимо от их происхождения, а регулярные поставки продуктов в башню сопровождались рукописными посланиями со словами поддержки. Робин ожидал только насилия, а не солидарности, и он не знал, что делать с этим проявлением поддержки. Это противоречило тому, что он привык ожидать от мира. Он боялся, что это заставит его надеяться.
Однажды утром он обнаружил, что Абель оставил им подарок: перед дверями башни стояла повозка, заваленная матрасами, подушками и домоткаными одеялами. Сверху была приколота нацарапанная записка. В ней говорилось, что это на время. Мы захотим их вернуть, когда вы закончите.
Тем временем внутри башни они посвятили себя тому, чтобы заставить Лондон бояться расходов на продолжительные забастовки.
Серебро обеспечивало Лондону все современные удобства. Серебро приводило в действие льдогенераторы на кухнях лондонских богачей. Серебро приводило в движение двигатели пивоваренных заводов, снабжавших лондонские пабы, и мельниц, производивших лондонскую муку. Без серебра локомотивы перестали бы работать. Невозможно было бы построить новые железные дороги. Вода стала бы грязной, а воздух — густым от грязи. Когда все машины, механизировавшие процессы прядения, ткачества, чесания и ровницы, остановились бы, текстильная промышленность Британии потерпела бы полный крах. Всей стране грозил голод, потому что в корпусах плугов, сеялках, молотилках и дренажных трубах по всей Британии было серебро[21].
Эти последствия не будут полностью ощущаться в течение нескольких месяцев. В Лондоне, Ливерпуле, Эдинбурге и Бирмингеме все еще существовали региональные центры по обработке серебра, где ученые Вавилона, не ослепшие в годы учебы в университете настолько, чтобы получить стипендию, зарабатывали на жизнь, возясь со слитками, изобретенными их более талантливыми коллегами. Эти центры могли бы функционировать в качестве временной меры. Но они не могли полностью восполнить дефицит — особенно потому, что, что очень важно, у них не было доступа к тем же бухгалтерским книгам.
— Ты не думаешь, что они вспомнят? — спросил Робин. — По крайней мере, те ученые, которые ушли с профессором Плэйфером?
— Они академики, — сказала профессор Крафт. — Все, что мы знаем, это жизнь разума. Мы ничего не помним, если это не записано в наших дневниках и не обведено несколько раз. Джером сделает все, что в его силах, если, конечно, он еще не под наркотиками после операции, но слишком многое проскользнет сквозь трещины. Эта страна разлетится на куски за несколько месяцев.
— А экономика потерпит крах еще быстрее, — сказал Юсуф, который, единственный среди них, действительно знал
