и сам счел их вполне убедительными. Например, грандиозное значение, которое было придано акту сознательного уничтожения безобидного маленького градусника…»
Я снова останавливаюсь, столкнувшись с полной невозможностью изобразить столь насыщенную подробностями сцену таким коротким карандашом. Слишком много как видимых, так и скрытых нюансов определяло эту ситуацию, чтобы ее можно было описать в письме.
Наблюдая в щель за Хэнком, разбивающим этот термометр, я почти вплотную приблизился к окончательному решению. Но на следующее утро, когда меня разбудило топанье старика по коридору, я снова начал колебаться. Все замерло в ожидании моего поступка. Сцена с термометром доказывала это. Я выжал из себя несколько пробных покашливаний, проверяя, хватит ли у меня сил, чтобы симулировать болезнь, но в это время мимо промчался Джо Бен, ободряюще пообещав мне легкий день.
— Сегодня только выжигаем, Леланд, — провозгласил он, — никакой рубки, никакой чокеровки, никакой трелевки. Зажжем несколько костров — и все! Вставай…
Я застонал и закрыл глаза, чтобы не видеть своего мучителя, но Джо был не из тех, кто легко уступает.
— Женская работа, Ли, чисто женская работа! — И он запрыгал вокруг кровати в своих толстых шерстяных носках и брезентовых штанах. — Ерундистика! Ты увидишь, это даже интересно. Послушай! Все остатки сгребаются в одну кучу. Все поливается дегтем. И поджигается. А мы садимся вокруг — болтаем и жарим алтей. Что может быть проще?
Я с сомнением открыл один глаз.
— Если все так просто, то два таких героя, как вы, шутя справитесь с этим. И оставь меня, Джо, пожалуйста. Я умираю. Я изрешечен вирусами. Смотри, — и я показываю Джо Бену язык, — может ли меня интересовать алтей?
Джо Бен осторожно взял мой язык большим и указательным пальцами и склонился поближе.
— Ой, вы только посмотрите на язык этого животного, — поразился он. — Похоже, оно ело мел. Гм, ну и ну.., — Джо Бен повернулся к двери. В дверях бесшумно появился Хэнк. — Как ты думаешь, Хэнкус? Ли говорит, что ему очень плохо, и спрашивает: не выжжем ли мы все без него? Я думаю, справимся — ты, да я, да Энди. Нам же только расчистить надо — и все. Мы все равно не успеем начать валить лес в верховьях. Могли бы оставить мальчика дома, чтобы он восстановил силы для… могли бы…
Джо Бен вдруг резко умолкает, словно увидев что-то недоступное нашему, менее острому, зрению. Он принимается быстро моргать глазами, бросает еще один взгляд на Хэнка, который, прислонившись к косяку, с безразличным видом обрезает ногти перочинным ножом, и снова смотрит на меня. И вдруг, словно придя к какому-то решению, он хватает одеяла и сдергивает их с меня.
— Но с другой стороны, не можем же мы оставить тебя страдать здесь на целый день. Это тебя совсем доконает. Ты же умрешь тут с тоски. Знаешь что, Леланд? Ты поедешь с нами, хотя бы для моральной поддержки, и будешь просто сидеть и смотреть: ну, что скажешь? Для того чтобы просто смотреть, необязательно иметь здоровый язык. Так что вставай! Вставай! Мы не можем тебе позволить зачахнуть здесь. «Радуйся в дни молодости своей, и да будет душа твоя бодра в юные дни твои» — или что-то в этом роде. — Он бросает мне одежду. — Пошли. А мы нагреем для тебя лодку. Хэнк, скажи Вив, чтобы она сделала ему бутербродов. Все тип-топ. Ага. Мы все у Христа за здоровенной пазухой.
Пока я кончаю завтракать, Хэнк молча стоит у кухонного окошка и глядит в дырку, которую он протер на запотевшем стекле; проступившая на стекле влага медленно сбегает вниз, словно пародируя страстные струи дождя по другую сторону стекла. В кухне жарко и тихо, если не считать шума дождя: он монотонно барабанит по крыльцу, срывается потоком по водостоку в раздолбанную канаву, спускающуюся к реке, неустанно бросается пригоршнями водяных брызг в стекло… в общем, все эти звуки располагают к тому, чтобы погрузиться в состояние сонной зачарованности, которую орегонцы называют «покоем», а Джо Бен характеризует более графически — «стоять и пялиться». Я кончил есть, но продолжал сидеть, Хэнк тоже не шелохнулся. Он был настолько погружен в свои мысли, что мог бы так простоять еще минут двадцать, если бы не сияющее резиновое явление старого Генри, двигающегося с фонарем от амбара. Хэнк отошел от окна и зевнул.
— Лады, — промолвил он, — поехали. — Широкими шагами он вышел в коридор и крикнул в темную лестницу: — Прихвати сегодня и мое ружье, Джоби! — Он снял с гвоздя пончо. — И заверни их в полиэтиленовый мешок или во что-нибудь такое. — Он вернулся на кухню, взял сапоги, стоявшие у стула, и допил холодные остатки кофе. Потом, не глядя на меня, снова направился в коридор. — Пошевеливайся, Малыш. Пора.
— Дай ему доесть, — весело заметила Вив. — У него растущий организм.
— Если бы он вовремя вставал, он бы успевал съесть три завтрака. — Хэнк прихватил мешок с ленчем и, выйдя в коридор, сел на скамейку зашнуровывать сапоги.
Доски на заднем крыльце заскрипели, и через стеклянную дверь кухни я увидел старика в мокром резиновом одеянии, похожего на персонаж какого-нибудь фантастического фильма. Неуклюже двигаясь, он из последних сил пытался втащить в дом грязный нейлоновый парашют. Я наблюдал за этой схваткой с интересом и некоторым любопытством, хотя и без сочувствия: зачем одному из обитателей этого логова потребовался парашют — меня не касалось, и зачем его надо втягивать в дом — я тоже не понимал, так что я не ощутил никакого позыва встать и помочь старику в его борьбе. Я и пальцем не пошевелил. Я действительно чувствовал себя слишком больным, чтобы шевелиться.
Но, услышав за спиной грохот сапог и очередной призыв «пошевеливаться», я был вынужден сдвинуться с места: несмотря на то что я не чувствовал никаких обязательств ни перед борьбой на крыльце, ни перед вырубкой в лесу, я не мог продолжать сохранять верность своему мрачному неучастию. В сложившихся обстоятельствах надо было выглядеть менее больным, чем я чувствовал себя на самом деле. Необходимость симуляции ставила меня в довольно смешное положение. Потому что все считали, что я прикидываюсь и обманываю и болезнь моя точно такой же спектакль, как и таинственный вирус остальных родственников, звонивших нам ежевечерне после собрания, чтобы поставить в известность, что они не смогут помочь нам, так как валятся с ног, как мухи. Я же действительно чувствовал себя так паршиво, что не только не мог двинуться, но и симулировать. Так что оставалось лишь наигрывать.
