В Парижском договоре была сделана ссылка на так называемый «Указ о реформе», который был обнародован султаном 18 февраля 1856 года и подробно рассматривал вопросы, связанные с немусульманским населением Османской империи, условия жизни которого вызывали пристальный интерес европейских держав. В этом указе нечеткие обязательства, изложенные в Указе Гюльхане, полностью разъяснялись. Султан Абдул-Меджид гарантировал своим подданным свободу вероисповедания и брал на себя обязательство, что отличия по «религиозному, языковому или расовому» признаку будут «навсегда вычеркнуты из административного протокола». Теперь для представителей всех вероисповеданий были открыты двери в гражданские и военные школы, а также на государственную службу, являвшуюся сферой, в которой традиционно доминировали мусульмане. Указ вновь заявил о намерении заменить систему откупа налогов системой прямого налогообложения. Новые правовые процедуры должны были гарантировать более беспристрастное отправление правосудия. Кроме того, в указе были обещания предпринять усилия по модернизации инфраструктуры государства посредством учреждения банков и реформирования финансовой системы, улучшения коммуникаций и с помощью общественных работ. В отношении последних в указе было сказано, что следует изыскать способы «извлечения прибыли из науки, искусства и финансов Европы». Особое место в тексте Парижского договора занимало положение о том, что иностранные державы лишаются права вмешиваться во внутренние дела Османской империи, хотя возможность их вмешательства подразумевалась в каждой фразе Указа о реформе.
Обещанные реформы оказались развитием той программы, которая осуществлялась, начиная с последних лет правления Махмуда II, но теперь об этом публично заявили, что было сделано под мощным давлением и в результате сильного влияния европейских союзников, которые были решительно настроены на то, чтобы воспрепятствовать притязаниям России на роль защитницы православных подданных империи и не допустить нестабильности на Балканах, которая могла стать следствием этих притязаний. Решид-паша, который с 1855 года был не у дел и не играл никакой роли ни в составлении Указа о реформе, ни в выработке положений Парижского договора, был крайне этим обеспокоен. Он признавал, что империи необходимо привести себя в соответствие с изменившейся ситуацией и обратить внимание на положение немусульман, но был против того мнения, что перемены должны наступить одномоментно и по распоряжению иностранных держав. Однако более всего он опасался того, что, ознакомившись с указом, мусульмане империи решат, что с ними совершенно не считаются, и что столь безапелляционное сбрасывание со счетов столетий совместной истории отразится на отношениях между мусульманами и немусульманами. Он предупреждал правительство о том, что оно должно быть готово к неизбежному возникновению напряженности в отношениях.
Возможно, условия Парижского договора отвели от империи угрозу территориальных притязаний России, но теперь внешнее давление было оказано на нее с другой стороны: Британия настоятельно потребовала выполнения взятых султаном обязательств. Вот что сообщал интеллектуал и государственный деятель Ахмед Кевдет-паша о том, какую реакцию вызвал у многих мусульман указ после того, как он был обнародован: «Сегодня мы лишились священных прав нашей общины, которых наши предки добились ценой своей крови. Мусульманская община является правящей общиной, но у нее отобрали принадлежавшие ей священные права. Это день горести и печали для всех мусульман». Хотя оба указа обещали лучшие условия жизни для всех османских подданных, как мусульман, так и немусульман, восприятие этих указов было весьма различным. Едва ли можно было позавидовать условиям жизни простых османских подданных, независимо от их вероисповедания, но среди мусульман стало расти негодование, так как немусульмане стали при любой возможности предъявлять свои недавно обретенные «права», пытаясь извлечь для себя максимум пользы из тех мер, которые были предприняты в отношении их общин. Казалось, что те же самые административные реформы, которые приносили пользу одним, еще больше угнетали других. В последующие после обнародования Указа о реформе месяцы и годы по всей стране происходили столкновения между мусульманами и немусульманами. Чтобы восстановить порядок, приходилось посылать войска, и было много убитых.
Одним из первых признаков недовольства проведением реформ были волнения 1859 года в Стамбуле. Принимавшие в них участие офицеры армии и священнослужители, в том числе приверженцы конформистской секты Накшбанди — Халиди (членом которой был султан Абдул-Меджид), выступали против наносивших им ущерб изменений в законодательстве. Неясно, что именно входило в намерения заговорщиков: роспуск правительства или смещение султана. Их арестовали и судили в военной школе «Кулели» на берегу Босфора, в честь которой и был назван этот инцидент. По распоряжению великого визиря Мехмеда Эмин Али-паши, они были отправлены в ссылку или заключены в тюрьму.
Заявленные в указе 1856 года обещания в отношении свободы вероисповедания для всех подданных Османской империи включали в себя утверждение о том, «что никого не будут принуждать к переходу в другую религию». В отличие от христианства с его разнообразными формами, ислам редко выходил за рамки традиционного для него способа обращения в свою веру, и турки всегда относились к этому с пониманием. Некоторые приписывали это тому факту, что до реформ танзимат значительное немусульманское население было необходимо, потому что оно платило подушный налог, который приносил доходы казне. Даже отступничество от ислама и переход в одну из других «книжных религий» (христианство или иудаизм) в то время обычно допускалось, но только если оно не было результатом принуждения. Вместо этого официальные круги Османской империи изливали свой гнев на тех мусульман-суннитов, которые имели склонность относиться с симпатией к религиозным убеждениям шиитов. Это имело сходство с отношением русского царя Николая I, презиравшего «староверов», которые, как и приверженцы шиитского ислама в Османской империи, были заклеймены как «раскольники» и преследовались. Но принцип равенства всех перед законом, который впервые был провозглашен в Указе Гюльхане, нарушил традиционную уравновешенность османского государства в этих вопросах. К тому же имевшее место в последующие годы иностранное вмешательство в дела, связанные с обращением в ислам и отступничеством от него, несомненно, способствовало тому, что позиция в отношении религии, подробно изложенная в Указе о реформе 1856 года, носила явно оправдательный характер.
Одним из результатов указа 1856 года было то, что в империи активизировали свою деятельность христианские миссионеры. Право всех конфессиональных групп открывать собственные школы стало опасным оружием в руках посланцев западных церквей — католической и протестантской, и вызывало беспокойство как у православных христиан империи, так и у мусульман. Обращение в католичество османских православных (греческого, армянского или сирийского обрядов) давно было причиной для беспокойства, что подтверждают неоднократно встречавшиеся в имперских указах начала XVIII столетия упоминания об «отклонении» православных армян от своих традиционных обрядов. В 40-е годы XIX столетия негативная, антипротестантская реакция балканских православных привела к тому, что протестантам пришлось сосредоточить свои усилия на восточных провинциях, где их активность и почти нескрываемая ими убежденность в своем врожденном превосходстве над восточными церквями (миссионеры пытались познакомить с «более возвышенным и совершенным христианством») в течение нескольких лет крайне досаждали армянским патриархам. Их деятельность вызывала беспокойство и у османских властей, поскольку после 1856 года миссионеры не стеснялись обращать в свою веру не только других христиан, но даже мусульман, и видели в каждом возражении со стороны своих османских хозяев нарушение обязательств, данных в Указе о реформе. После обнародования Указа Гюльхане в 1839 году стало приходить осознание того, что мусульмане могут перейти в христианство, а после 1856 года эта возможность стала реальностью: столкнувшись с потенциальной опасностью того, что христианство заберет себе души живых мусульман и они будут навсегда потеряны, как души тех мусульман, которые погибли защищая империю, правительство было вынуждено отказаться от своего прежнего прагматизма и «взять курс» на то, чтобы обращение в другую веру не разрешалось. Более того, многие обращенные в христианство мусульмане пытались найти покровительство той или иной иностранной державы. Несмотря на то, что великие державы пытались оказывать давление на султана, назойливо добиваясь от него предоставления официальных уведомлений о каждом случае обращения в другую веру, турки сохранили достоинство и право на суверенитет в своих владениях с помощью введения процедур, которым должны были следовать те, кто переходил в ислам, а когда возникали сомнения относительно того, является ли этот акт добровольным или он совершен по принуждению, власти руководствовались практическими соображениями. В тех случаях, когда люди переходили из ислама в христианство, их могли арестовать и подвергнуть наказанию. Во всех случаях обращения в ислам и отступничества от него позиция турок состояла в том, что это их заботы, которые не касаются посторонних.
