скорее всего походил на городского нищего, каких много толпится у террас храма или на базарах Нижнего Города.
Молчание продолжалось долго и нарушилось оно каким-то странным поведением пришельца. Он изменился в лице, шатнулся и, если бы не ухватился грязной рукой за край стола, упал бы.
— Что с тобой? — спросил его Пилат.
— Ничего, — ответил Левий Матвей и сделал такое движение, как будто что-то проглотил. Тощая, голая, грязная шея его взбухла и опала.
— Что с тобою? Отвечай, — повторил Пилат.
— Я устал, — ответил Левий и поглядел мрачно в пол.
— Сядь, — молвил Пилат и указал на кресло.
Левий недоверчиво-испуганно поглядел на прокуратора, двинулся к креслу, поглядел на сиденье и золотые ручки и сел на пол рядом с креслом, поджав ноги.
— Почему не сел в кресло? — спросил Пилат.
— Я грязный, я его запачкаю, — сказал Левий, глядя в землю.
— Ну хорошо, — молвил Пилат и, помолчав, добавил: — Сейчас тебе дадут поесть.
— Я не хочу есть, — ответил Левий.
— Зачем же лгать? — спросил Пилат тихо. — Ты ведь не ел целый день, а может быть, и больше. Ну, хорошо. Не ешь. Я призвал тебя, чтобы ты показал мне нож, который был у тебя.
— Солдаты взяли его, когда вводили сюда, — ответил Левий и обнаружил беспокойство. — Мне его надо вернуть хозяину, я его украл.
— Зачем?
— Нужно было веревки перерезать, — ответил Левий.
— Марк! — позвал прокуратор, и кентурион вступил под колонны.
— Нож его покажите мне.
Кентурион вынул из одного из двух чехлов на поясе грязный хлебный нож и, подав его прокуратору, ушел.
— Его вернуть надо, — неприязненно повторил Левий, не глядя на прокуратора.
— Где взял его?
— В хлебной лавке у ворот. Жену хозяина Лией зовут.
Пилат утвердительно кивнул головой и сказал, накладывая руку на лезвие ножа:
— Относительно этого будь спокоен. Нож будет в лавке тотчас же. Теперь второе: покажи хартию, которую ты носишь с собою и в которой записаны слова Иешуа.
Левий с ненавистью поглядел на Пилата и улыбнулся столь недоброй улыбкой, что лицо его обезобразилось.
— Все хотите отнять? И последнее? — спросил он.
— Я не сказал тебе — отдай, — сказал Пилат, — я сказал — покажи.
Левий порылся за пазухой и вытащил свиток пергамента.
Пилат взял его, развернул, расстелил между огнями и, щурясь, стал изучать чернильные знаки.
Это продолжалось довольно долго.
Пилат, с трудом разбираясь в корявых знаках, иногда склонялся к пергаменту, морщась, читал написанное рукою бывшего сборщика податей.
Он быстро понял, что записанное представляет несвязную цепь каких-то изречений, каких-то дат, хозяйственных заметок и обрывки стихов.
Пилат обратился к концу записанного, увидел и разобрал слова: «Смерти нет...» — поморщился, пошел в самый конец и прочитал слова: «...чистую реку воды жизни...», несколько далее: «...кристалл».
Это было последним словом. Пилат свернул пергамент, протянул его Левию со словом:
— Возьми. — Потом, помолчав, заговорил: — Ты книжный человек, и незачем тебе, одинокому, ходить в нищей одежде без пристанища. У меня в Кесарии есть библиотека. Я могу взять тебя на службу. Ты будешь разбирать и хранить папирусы, будешь сыт и одет.
Левий встал и сказал:
— Нет, я не хочу.
Пилат спросил:
— Почему? — И сам ответил: — Я тебе неприятен, и ты меня боишься.
Опять улыбка исказила лицо Левия, и он сказал:
— Нет, потому что ты будешь меня бояться.
Пилат побледнел, но сдержал себя и сказал:
— Возьми денег.
Левий отрицательно покачал головой.
Тогда прокуратор заговорил так:
— Ты, я знаю, считаешь себя учеником Иешуа, но я тебе скажу, что ты не усвоил ничего из того, чему он тебя учил. Ибо если бы это было не так, ты обязательно взял бы у меня что-нибудь, — лицо Пилата задергалось, он поднял значительно палец вверх, — непременно взял бы. Ты жесток.
Левий вспыхнувшими глазами посмотрел на Пилата, а тот на коптящие огни.
— Чего-нибудь возьми, — монотонно сказал Пилат, — перед тем как уйти.
Левий молчал.
— Куда пойдешь? — спросил Пилат.
Левий оживился, подошел к столу и, наклонившись к уху Пилата, испытывая наслаждение, прошептал:
— Ты, игемон, знай, что я зарежу человека... Хватай меня сейчас... Казни... Зарежу.
— Меня? — спросил Пилат, глядя на язычок огня.
Левий подумал и ответил тихо:
— Иуду из Кериафа.
Тут наслаждение выразилось в глазах прокуратора, и он, усмехнувшись, ответил:
— Не трудись. Иуду этой ночью зарезали уже. Не беспокой себя.
Левий отпрыгнул от стола, дико озираясь, и выкрикнул:
— Кто это сделал?
— Не будь ревнив, — скалясь ответил Пилат и потер руки, — ты один, один ученик у него! Не беспокой себя.
— Кто это сделал? — шепотом спросил клинобородый Левий, наклоняясь к столу.
Пилат приблизил губы к грязному уху Левия и шепнул:
— Я...
Левий открыл рот, дико поглядел на прокуратора, а тот сказал тихо:
— Возьми чего-нибудь.
Левий подумал, смягчился и попросил:
— Дай кусочек чистого пергамента.
Прошел час. Левия не было во дворце. Дворец молчал, и тишину ночи, идущей к утру, нарушал только тихий хруст шагов часовых в саду. Луна становилась белой, с края неба с другой стороны было видно беловатое пятнышко утренней звезды.
Светильники погасли. На ложе лежал прокуратор. Подложив руку под щеку, он спал, дышал беззвучно. В ногах лежал Банга, спал.
Стрельба в квартире
Когда Маргарита прочитала последние слова романа «...пятый прокуратор Иудеи...» и «...конец...», наступало утро. Слышно было, как во дворе на ветвях ветлы и двух лип вели беспокойный, быстрый разговор неунывающие никогда воробьи.
Маргарита поднялась, потянулась и теперь только ощутила, как изломано ее тело, как хочет она спать. Интересно отметить, что душевное хозяйство Маргариты находилось в полном порядке. Мысли ее не были в разброде, ее совершенно не потрясало то, что она провела ночь сверхъестественно, что видела бал у сатаны, что чудом вернулся мастер к ней, что возник из пепла роман ее любовника, что был изгнан поганец и ябедник Алоизий Могарыч и мастер получил возможность вернуться в свой подвал. Словом, знакомство с Воландом не нанесло ей никакого психического ущерба. Все было так, как будто так и должно быть.
Она ощутила радость, а тело ее усталость.
Она пошла
