Ведь они вместе учились в сиднейской школе, и еще тогда Дэн поверил ей многое, о чем никогда не заговаривал с матерью. Джастина знала, как много значит для Дэна религия – и не только Бог, но мистический смысл католических обрядов. Будь он даже воспитан как протестант, думала она, он неизбежно перешел бы в католическую веру, которая одна может утолить что-то, заложенное в его душе, таков уж он по самой природе своей. Суровый Бог кальвинистов не для Дэна. Бог Дэна озарен бликами разноцветных витражей, окутан курящимся ладаном, обряжен в кружева и золотые вышивки, воспет в изысканной музыке, и мольбы к нему возносятся в звучных латинских стихах.
И еще злая насмешка судьбы: человек одарен редкой красотой, а горюет об этом, как о жестокой помехе, словно он – калека. Именно так относится к своей наружности Дэн. Всякое упоминание о ней его коробит; похоже, он бы предпочел быть уродом и уж никак не привлекать людей своим видом. Сестра отчасти его понимала и, может быть, потому, что ее-то профессия неотделима от известного самолюбования, даже одобряла, что у Дэна этого нет. Но никак не могла понять, почему он не просто равнодушен к своей внешности, а относится к ней с каким-то яростным отвращением.
И голос пола в нем явно приглушен, а почему – тоже неясно: то ли он великолепно научился сублимировать свои страсти, то ли в этом прекрасном теле не хватает чего-то существенного, что вырабатывается только мозгом. Вероятнее первая причина, недаром Дэн постоянно занимается каким-нибудь спортом, требующим много сил, и к ночи валится в постель, изнемогая от усталости. Джастина хорошо знала, что от природы брат вполне «нормален», иначе говоря, отнюдь не склонен к однополой любви, знала даже, какие девушки ему нравятся – высокие, пышные, темноволосые. Но все чувства в нем приглушены; он не замечает, каковы на ощупь вещи, которые он держит в руках, не ощущает запахов, не испытывает особого удовольствия от форм и красок того, что его окружает. Уж очень внезапно и сильно надо его поразить, чтобы его потянуло к женщине, и лишь в такие редчайшие минуты он как будто сознает, что есть на свете вполне земные ощущения и переживания, с которыми почти все люди стараются не расставаться как можно дольше.
Дэн обо всем сказал сестре после спектакля, за кулисами Каллоуденского театра. В тот день получено было согласие Рима; Дэну не терпелось поделиться новостью с Джастиной, хоть он и знал, что ей это совсем не понравится. Прежде он говорил ей о своих мечтах и стремлениях гораздо меньше, чем хотел бы, ведь она сразу начинала сердиться. Но в тот вечер, за кулисами, он уже не в силах был сдержать радость.
– Балда, – с отвращением сказала Джастина.
– Ничего другого я не хочу.
– Болван.
– От того, что ты меня ругаешь, ничего не изменится, Джас.
– Думаешь, я этого не понимаю? Просто ругань помогает немного отвести душу, мне необходима хоть какая-то разрядка.
– Я думал, ты неплохо разрядила свои чувства на сцене в роли Электры. Ты очень хорошо играла, Джас.
– После нынешней новости сыграю еще лучше, – мрачно пообещала Джастина. – Ты что же, пойдешь в колледж Святого Патрика?
– Нет, я еду в Рим, к кардиналу де Брикассару. Мама уже все устроила.
– Что ты, Дэн! В такую даль!
– А почему бы и тебе не поехать, ну хоть в Англию? При твоей подготовке и способностях уж наверно не так трудно поступить в какую-нибудь труппу.
Джастина сидела перед зеркалом, еще в наряде Электры, снимала грим; причудливо подведенные, в черных кругах, необыкновенные глаза ее казались еще необыкновеннее. Она медленно кивнула.
– Да, наверное, и я могу уехать, правда? – задумчиво сказала она. – Давно пора… в Австралии становится тесновато… Правильно, друг! Ты попал в точку! Англия так Англия!
– Великолепно! Ты только подумай! У меня ведь будут каникулы, в духовных семинариях учащихся отпускают, все равно как в университете. Мы подгадаем так, чтобы отдохнуть вместе, попутешествуем немного по Европе, а потом съездим домой, в Дрохеду. Я все-все обдумал, Джас! Если еще и ты будешь поблизости, все просто превосходно!
Джастина заулыбалась:
– Ну еще бы! Если я не смогу с тобой поболтать, разве это жизнь?
– Вот-вот, недаром я боялся, что ты так скажешь. – Дэн тоже улыбнулся. – Нет, серьезно, Джас, ты меня беспокоишь. Предпочитаю, чтобы ты была поближе и нам можно было бы хоть изредка видеться. А то кто же станет для тебя голосом совести?
Он скользнул между шлемом античного воина и устрашающей маской Пифии, сел на пол, собрался в комок, чтобы занимать поменьше места, – теперь он видел лицо сестры и притом ни у кого не путался под ногами. В Каллоуденском театре только у двух звезд были отдельные уборные, а Джастина пока еще не стала звездой. Она одевалась в общей артистической комнате, где непрестанно сновали взад и вперед ее подруги.
– Черт подери этого кардинала де Брикассара! – сказала она со злостью. – Я его с первого взгляда возненавидела.
Дэн засмеялся:
– Ничего подобного, это ты выдумываешь.
– Нет, возненавидела!
– Ничего подобного. Тетя Энн мне раз на Рождество рассказала, а ты не знаешь.
– Чего я не знаю? – опасливо спросила Джастина.
– Когда ты была маленькая, он поил тебя из бутылочки и укачал, и ты уснула у него на руках. Тетя Энн говорит, маленькая ты была ужасная капризуля и терпеть не могла, когда тебя брали на руки, а когда он тебя взял, тебе очень даже понравилось.
– Враки!
– Нет, не враки. – Дэн улыбался. – А теперь, собственно, с чего ты его уж так ненавидишь?
– Ненавижу, и все. Тощий старый священник, меня от него тошнит.
– А мне он нравится. И всегда нравился. Отец Уотти называет его – истинный пастырь. И я тоже так думаю.
– Ну и так его разэтак…
– Джастина!!!
– Ага, наконец-то ты оскорблен в своих лучших чувствах! Пари держу, ты думал, я и слов таких не знаю.
Глаза Дэна заискрились смехом.
– А ты знаешь, что это значит? Ну-ка, Джасси, давай объясни мне!
Когда Дэн начинал ее поддразнивать, Джастина устоять не могла, ее глаза тоже весело заблестели.
– Ну, может, ты собираешься стать святым, балда несчастная, но если ты до сих пор не знаешь, что это такое, лучше уж и не узнавай.
Дэн стал серьезен.
– Не беспокойся, не стану.
Около него возникла пара стройных женских ножек, круто повернулась. Дэн поднял глаза, багрово покраснел, отвел глаза, сказал небрежно:
– А, Марта, привет.
– Привет.
Девушка была на диво хороша собой, талантом не отличалась, но одним своим появлением на сцене украшала любой спектакль; притом она была будто создана для Дэна, и Джастина не раз слышала, как он ею восхищался. Высокая, то, что кинокритики называют секс-бомба – очень черные волосы, черные глаза, белоснежная кожа, высокая грудь.
