пробудился сказочник, веселый рассказчик, готовый непрерывно держать в напряжении внимание мальчика, разжигать детскую фантазию.
Гости тем временем прибывали. Мистер Уаймен представлял их.
— Джулия Хоу, писательница.
— Френсис Гаррисон, издатель и публицист.
— Томас Хаггинсон...
Впрочем, с Хаггинсоном он уже имел случай познакомиться, о нем, бывшем полковнике негритянского полка, талантливом писателе, говорили еще в Нью-Йорке.
— Как идут дела, сэр? — поинтересовался Хаггинсон. — Не собираетесь ли остаться у нас насовсем? Подумайте — у нас вам будет не хуже, чем в Англии.
— Благодарю, сэр. Лондон все же поближе к моему отечеству.
Артур куда-то убежал, они сели в сторонке и успели обменяться новостями.
— Все к столу! Садитесь поскорее за стол! — оповестил звонким голосом внезапно появившийся мальчик.
Когда все сели за стол, слова попросил Хаггинсон.
— Леди и джентльмены! — обратился он к присутствующим. — Среди нас находится человек, преодолевший океан, чтобы мы с вами сердцем своим поняли великую правду борьбы за свободу, которую ведут его соотечественники. Вы знаете этого человека. Много можно говорить о мистере Степняке. Все слушали его лекции. Сколько в них скромности, мужества и чистоты! Таким может быть только настоящий борец. Я поднимаю этот бокал за ваше здоровье, мистер Степняк!
Полагалось ответить. Сергей Михайлович поднялся, вино в его бокале искрилось, играло, легкими отблесками отражалось в его глазах.
— Господа, я искренне взволнован вашим вниманием, вашими, дорогой Томас, словами, — сказал он. — Я действительно приехал, чтобы рассказать вам правду о борьбе моего народа против самодержавия, найти у вас и сочувствие, и всяческую поддержку. Как вы к этому отнесетесь — дело ваше. Я не собираюсь вызывать у вас одобрение тех методов, к которым мы вынуждены были прибегать в начале нашей борьбы. Это была война, единственно действенная форма протеста в условиях нашей жизни. Но коль вы осуждаете насилие, обращаюсь к вам за моральной поддержкой. Спасибо за то, что своими усилиями вы предотвращаете принятие зловещего закона о выдаче политэмигрантов. Ваше сочувствие благотворно влияет на общественную мысль в моей стране. Уверяю вас: когда революция, наконец, настанет — а в этом нет никакого сомнения! — она не будет такой жестокой. За ваше здоровье, господа. И за наше содружество, за наше братство!
Это была дружеская и по-настоящему искренняя встреча. С шутками, развлечениями. Сергей Михайлович, соскучившийся за долгие месяцы скитаний по непринужденной семейной обстановке, чувствовал себя легко и раскованно, ему импонировала атмосфера простоты и вместе с тем вызывали удовлетворение беседы с бывалыми людьми. Такому настроению, вероятно, способствовало и присутствие Артура, этого маленького существа, приязнь к которому вспыхнула так неожиданно.
В обеде наступил перерыв, и они — Степняк, Гаррисон и Хаггинсон, — выйдя из-за стола, сели в кресла возле журнального столика.
— Сэр, — обратился к Сергею Михайловичу Гаррисон, — вы много ездите, читаете лекции, организовываете разные издания. Традиционный вопрос: как вам удается сочетать все это с писательским трудом?
— Э-э, сэр Гаррисон, — рассмеялся Степняк, — зачем же так односторонне смотреть на вещи? Все мы живем и работаем одинаково. И вы, сэр Гаррисон, и я. А по-иному — это уже будем не мы.
— О да! — поддержал Хаггинсон. — Наше призвание не только литература. Существует масса разных обязанностей.
— Я, господа, с удовольствием предался бы художественному творчеству, — признался Степняк. — Но когда видишь человеческую душу в аду, хочется бросить все и подать ей хотя бы глоток свежей воды.
Фанни Марковна — уловил краем уха Сергей — говорила дамам о лондонском и нью-йоркском изданиях журнала и, видимо, посетовала на маленькие тиражи, потому что Джулия Хоу тут же оповестила:
— Леди и джентльмены! Сделаем нашим дорогим гостям маленькую приятность — подпишемся на «Фри Рашен». Прошу вас, леди и джентльмены.
Джулия взяла лист бумаги, ручку.
Сергея Михайловича эта сцена вывела из равновесия. Он смутился, разволновался.
— Мы, русские борцы за свободу, верим в вашу добропорядочность, господа, — проговорил, вставая и крепко держась руками за спинку кресла. — Однако поймите меня правильно, это похоже на... простите, из песни слова не выкинешь. Дело не в этих десяти экземплярах. Несравненно важнее, чтобы из этого собрания возникло общество, ядро организации.
Всем стало как-то неловко. Действительно, эта подписка даже при всей душевности собравшихся могла выглядеть как подачка, некая милостыня.
— Что ж, — нарушила молчание Лилли Уаймен, — если речь зашла об организации общества, то считайте нас друзьями вашей свободы. Что для этого нужно? — обратилась она к Сергею Михайловичу. — Как это оформить юридически?
Степняк объяснял:
— Господа, вы делаете большое, очень большое дело. Американцы, которые первыми провозгласили и отстояли право народа на самоопределение и независимость, берутся помогать тем, кто стремится следовать их примеру. Скажите об этом в своем обращении к общественности, народу. Пусть люди знают, что это за общество, какие цели оно ставит перед собой.
— Считайте, дорогой господин Степняк, — сказал Френсис Гаррисон, — что такое обращение уже есть. И будьте уверены — вы оставляете здесь много друзей, питающих к вам горячие чувства. Нас привлекает к вам то, что вы являетесь не только сыном своего народа, но и борцом за свободу во всем мире.
Степняк стоял, глубоко тронутый происходящим: все так искренне, так неожиданно!
— Спасибо, друзья. Сегодня я по-настоящему счастлив. В ваших словах относительно моей персоны много спорного, но мы сошлись в главном. Я буду рад сообщить об этом своим коллегам. Сердечное спасибо!
Сэмюэль Клеменс проживал в городке Хартфорд, лежащем почти на полдороге к Нью-Йорку. Лучший случай посетить прославленного писателя трудно было представить, и Степняк решил заехать к нему. Шла вторая половина апреля, погода была скверной, с туманами и моросью, нанятый Сергеем Михайловичем на станции кэб несколько часов тряс его по разбитым грунтовым дорогам.
В Хартфорд он прибыл к вечеру. Еще при въезде в городок расспросил, как попасть к Клеменсу, и вскоре остановился у невысокого крашеного забора, за которым виднелся дом.
Его встретила полная немолодая служанка.
— Мистера Клеменса нет, — сказала она малоприятным, писклявым голосом. — Он вернется через час. Вас может принять миссис.
Служанка проводила гостя в гостиную, предложила сесть и направилась было за хозяйкой, но
