Чёрт, там ведь ещё потенциальные жена и дочка есть. Дамам все эти телохранительские прибамбасы будут неинтересны. Тем более, что девочка совсем кроха, ей надо показывать что-нибудь очень простое. Но такое, чтобы перед экраном стереовизора не заскучала мать.
Перед Эльваном прыгали и порхали какие-то пёстрые птички, выпрашивали корм. Пернатое население Гарда оказалось многочисленным, разнообразным, ручным и невероятно избалованным. Зато пели хорошо.
«Вот и тема репортажа для дам, — понял Эльван. — Певчие птицы Гарда».
* * *
Референт Матвея Алтуфьева, двадцатидвухлетний наурис с карими глазами и коричневыми шипами, сортировал почту. Состояла она из двух газет — их выписывает мать референта, экономка Матвея — и огромной кучи рекламных проспектов, которым неизбежно набивают почтовый ящик любого богатого дома. Хотя сегодня среди рекламного мусора обнаружилась открытка казённого вида.
— Это для вашего отца, — сказал референт Кандайсу. — Уведомление из суда. Слушание назначено на двадцать второе декабря.
После того, как клуб отобрал у Кандайса квартиру, Матвей пригласил семейство Джолли пожить у себя.
— Через десять дней, — проговорил Кандайс. — Долго.
— А что ж ты хотел? — удивился сидевший в углу комнаты Матвей, кряжистый и тяжеловесный двадцативосьмилетний брюнет. — Дело такое, слишком популярное. Ты знаешь сколько исков об изменении фирменных марок, брэндов и всего такого прочего предъявляется ежедневно? Сотни. Так что очередь у тебя ещё недолгая.
— Можно узнать, в чём суть дела? — осторожно спросил референт. — Возможно, понадобится собрать дополнительные документы.
— Да нет, сударь, спасибо вам большое, но ничего не надо, — сказал Кандайс.
— Меня зовут Фейлор, — напомнил референт.
Парень почему-то терпеть не мог официального обращения. Только на «ты» и по имени. Во всяком случае, когда с ним разговаривал Матвей и кто-нибудь из Джолли.
Кандайс виновато улыбнулся и, в знак извинения, пояснил:
— Батя школу музыкальную открыл на мои клубные гонорары. Когда эти уроды с меня неустойку сдирали, то школу конфисковали вместе с квартирой. Хрен бы с ними, со зданием и лицензией на преподавание, но клуб продолжает называть школу «Музыкальными классами Бартоломео Джолли». Дейк, это мой друг, он по юридическим делам классно шарит, сказал, что клуб не имеет право использовать отцовское имя. Так что они теперь должны дать своей школе другое название, а бате выплатить весьма солидную компенсацию. Заодно батя подал прошение в депратамент по делам культуры и в Образовательную канцелярию, чтобы ему присвоили звание маэстро. Вчера прошение удовлетворили. Теперь батя считается основателем собственного стиля обучения, и словосочетание «школа Бартоломео Джолли» будет иметь совершенно определённый и однозначный смысл. Особенно в суде.
— Это как с мастером Никодимом было? — понял Матвей. — Я и не знал, что с музыкантами так можно.
— Можно. Хотя и посложнее, чем с единоборцами.
— Здорово! — обрадовался Матвей. — Теперь твой батя будет зваться мастер Бартоломео. Так редко кого называют. Очень редко.
— В музыкальном мире принято говорить маэстро. Слово «мастер» там почему-то не прижилось.
— Да какая разница! Всё равно все сразу поймут, что твой батя — самый крутой перец в музыке. — Матвей вскочил и проговорил так, как будто объявлял выход на ринг знаменитого бойца: — Маэстро Бартоломео!
Кандайс улыбнулся.
— Это надо спрыснуть! — сказал Матвей и метнулся к бару, стал смешивать какой-то слабоалкагольный коктейль.
Кандайс смотрел на него с некоторой растерянностью. Он до сих пор не мог привыкнуть, что эта двухметровая гора бугристых мускулов двигается с такой стремительной лёгкостью. Не зря его называли Торнадо.
— Я проиграл бы тебе на второй минуте, — сказал Кандайс. — Дыхалки не хватило бы выдержать твой темп. И как напарник я буду тебе только мешать.
— Не ерунди, — Матвей дал ему и Фейлору по коктейлю. — Я тебя к одному доктору отведу, тот покажет дыхательные упражнения. И уже через месяц тебя можно будет в кузне вместо мехов использовать.
Кандайс пожал плечами, отошёл к окну.
Квартира у Матвея десятикомнатная, находится на сорок втором этаже одной из самых престижных новостроек Маллиарвы. И почти все комнаты пустые, в них не то что мебели — коврика нет. А сам Матвей больше живёт в гостиницах и придорожных мотелях, чем дома. Это неизбежная участь всех знаменитых вольных единоборцев — постоянно мотаться из одного спортивного центра в другой, от поединка к поединку.
Кандайсу кочевая жизнь, хотя немного и досаждала, но всё же нравилась.
— Хату мне адвокат посоветовал купить, — сказал вдруг Матвей. — Я тогда очень крупный гонорар за рекламу срубил, и наследство одновременно подвалило. Родственник, о котором я даже не слышал никогда, оказался любителем боёв без правил, ярым болельщиком. Увидел меня на ринге, узнал, что я ему скольки-то там юродный племянник и отписал неплохую долю имущества. Короче, деньги надо было куда-то вкладывать, а с банками тогда кризис начался, пойди разбери, какой из них не лопнет вместе с твоими сбережениями. Вот я и купил эту на фиг не нужную хоромину. Дом тогда ещё только строился, и квартиры были относительно дешёвые. Сейчас вроде бы подорожали, так что при продаже я в убытке не окажусь. И банки стали стабильными, деньги в них класть можно без опаски. Так вот я о чём посоветоваться хочу… Канди, как думаешь, может продать эту дуру? Всё равно я тут живу не больше, чем одну неделю в год. А налог за неё плати…
Краем глаза Кандайс увидел, как свился спиралью хвост Фейлора и тут же рухнул бессильно. Для референта и экономки продажа квартиры означала увольнение.
Собственно, на работу Матвей брал только женщину. Чтобы квартира неуютом не уподобилась склепу, в ней постоянно должен кто-то жить. Вот Матвей и нанял экономку, хотя никакого хозяйства вести и не требовалось. А сына её в референты взял только для того, чтобы парню оформили столичную регистрацию. По-настоящему никакой референтской помощи Матвею, как и любому другому единоборцу никогда не требовалось.
Связь с миром они поддерживали через личные сайты, где поклонники изощрялись в благопожеланиях, фанаты соперников — в проклятиях, а коллеги-единоборцы размещали вызовы на поединок. Там же фирмы-производители оставляли предложение о рекламе своей продукции. Чтобы разобраться с этим «потоком корреспонденции» требовалось не более пятнадцати минут в день. И ещё пять минут на то, чтобы согласовать с потенциальным противником время встречи. Даже о месте поединка заботиться не было нужды, спортивные центры и клубы сами наперебой предлагали свои залы. Они же решали и транспортно-гостиничные вопросы. По традиции единоборцев, зал выбирает вызывающая сторона, поэтому чем ты знаменитее, тем больше в твоей жизни разъездов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
