Интересно, что военные действия начались с… дипломатической встречи между послом Антиоха неким Гераклидом и римскими полководцами Сципионами. Поскольку договориться о мире не удалось (братья сочли недостаточным передачу Риму всех греческих городов и половинную оплату их издержек на военный поход в Азию), то, прежде чем отправиться в обратный путь, царский посланец стал настойчиво добиваться тайной встречи со Сципионом Африканским, к которому у него было секретное предложение. Антиох просил передать римлянину, что готов без всякого выкупа возвратить ему его еще не достигшего 15 лет сына, при неясных обстоятельствах захваченного в плен в самом начале войны: то ли в море при переправе через Геллеспонт, то ли в дальней кавалерийской разведке? Правда, разумеется, при условии, что Публий поможет ему добиться заключения мира на его, Антиоха, условиях. Кроме того, царь сулил заплатить ему столько, сколько римлянин сам пожелает. Более того, его следующие предложения и вовсе были крайне фантастическими: Сципиону Африканскому обещали долю в государственной казне и даже его участие в управлении государством Селевкидов. Сципион, естественно, все эти «посулы» отверг, лаконично добавив, что с благодарностью примет своего сына, а взамен даст Антиоху разумный совет: согласиться на условия Рима и отказаться от войны. Толкового диалога не получилось и стороны разошлись, готовясь выяснить отношения на поле брани.
…Кстати, сына Антиох Публию Сципиону, которого свалил с ног внезапный недуг, вернул, как и обещал. Больной отец наказал военному эскорту, сопровождавшему его сына, передать Антиоху: «Скажите царю, что я шлю ему свою благодарность, что сейчас я не могу отплатить ему ничем, кроме доброго совета: пусть не начинает боя, пока не узнает, что я присоединился к армии». Под этим Сципион, очевидно, полагал, что, если он будет на месте, хотя бы жизнь Антиоха будет в безопасности…
Около лидийского города Магнезии в январе 189 г. до н. э. (либо чуть раньше – в конце 190?!) римляне одержали блестящую победу над огромной, но плохо организованной 75-тысячной (62 тысячи пехоты, 13 тысяч всадников и 54 слона) армией противника.
Войско Антиоха не только поражало своей живописностью (здесь можно было встретить фракийцев и фригийцев, ликийцев и памфилов, писидийцев и критян, киликийцев и каппадокийцев), но оно служило и своего рода витриной всех достижений военной техники – от серпоносных колесниц до боевых слонов. Примечательно, что два дня, несмотря на внушительное численное превосходство, Антиох не решался выйти из хорошо укрепленного лагеря и вступить в бой с римлянами и их союзником пергамским царем Эвменом II. Озадаченные римляне полагали, что им придется штурмовать лагерь. И только на третий день противостояния, явно опасаясь пагубного влияния бездеятельности на моральный дух своих воинов, Антиох все же вывел свое сверкающее золотом войско из лагеря и построил на битву.
В центре он, как и полагалось, поставил 16-тысячную македонскую фалангу. Причем сирийский царь решил ее усовершенствовать: разбив на 10 равноценных частей (50 человек по фронту и 32 – в глубину) и поставив в интервалах по два слона с легковооруженным пехотным прикрытием. Всего «вокруг» фаланги «обустроилось» 22 «живых танка». На флангах встала кавалерия, причем царская конная агема из лидийцев, фригийцев и сирийцев, тяжеловооруженные всадники типа катафрактов и наемники-галаты оказались распределены равномерно по обеим сторонам. Но справа к ним добавились легковооруженные конники, конные лучники и всадники с посеребренными щитами (что-то типа среброщитых гипаспистов Александра Македонского, но на конях), а слева – союзная сирийскому царю кавалерия разных племен и народов. Местонахождение оставшихся 32 слонов истории осталось неизвестно. В другой трактовке крылья сирийской армии выглядели еще более разношерстными (порой очень сильно напоминающими печально памятные бесчисленные воинства персидского царя Дария Кодомана III), тем более, что разнообразно вооруженные всадники стояли вперемежку со столь же различными по вооружению пехотинцами (пращников, лучников и прочих, прочих) и 16 боевыми слонами с обеих сторон. Главным «диковинным украшением» всего этого «блестящего» воинства, безусловно, были выставленные вперед на всеобщее обозрение серпоносные колесницы и арабы на верблюдах с луками и длинными ножами-мечами.
Правым флангом командовал сам Антиох, левым – его сын Селевк и племянник Антипатр, центром – элефантарх Филипп, а легковооруженными застрельщиками Миннион с Зевксидом.
Римское боевое построение было традиционным для той поры.
Собственно римские легионы встали в центре, а по бокам от них – союзные им италийские. Справа от них расположились 2200 римской кавалерии, 800 всадников и 3000 пехотинцев пергамского царя Эвмена, а также два небольших отряда критян и тралов с легковооруженными ахейцами. Поскольку левое крыло римской армии упиралось в обрывистый речной берег, то оно было несколько слабее: здесь выстроились всего лишь 4 конные турмы. Две тысячи македоно-фракийских добровольцев остались защищать римский лагерь, а немногочисленных слонов римляне предпочли оставить в глубоком резерве, мотивируя это тем, что 16 слонам не устоять против 54 вражеских. Это подразумевает, что по военной традиции той поры слонов обычно выпускали против… слонов и численное преимущество зачастую оказывалось решающим. Римляне это прекрасно знали и не стали рисковать: опрокинутые римские слоны могли обратиться против своей же пехоты, внеся в ее ряды «разброд и шатание», что, скорее всего, привело бы к проигрышу.
Центр строя Публий Корнелий Сципион Африканский взял на себя, левый фланг поручил легату Луция матерому вояке Гнею Домицию Агенобарбу, а правый – пергамскому союзнику Эвмену II.
Ходили упорные слухи, что Сципион Африканский в сражении участия так и не принял якобы из-за болезни, уложившей его в постель. (Так ли это – проверить сегодня не представляется возможным!) Для римлян это, конечно, была большая потеря. И все же выход нашелся. Вместо не имевшего большого военного опыта Луция Сципиона руководство битвой взял на себя Гней Домиций.
Сначала Антиох бросил на правый фланг врага свои ужасные на вид колесницы, но их быстро остановили вражеские лучники, расстрелявшие… лошадей. Остатки грозного оружия помчались назад на своих всадников на верблюдах и катафрактов. Эвмен воспользовался возникшей в стане врага суматохой и неразберихой, бросив туда всю свою кавалерию, смял неприятеля.
Тем временем на противоположном крыле события развивались совсем иначе. Антиоху, возглавившему свою тяжелую конницу, удалось потеснить назад левый фланг римлян и даже попытаться проникнуть в их лагерь, но для этого у него не оказалось резервов. Только решительность военного трибуна спасла ситуацию. Всадники Антиоха были остановлены, а затем и отброшены с помощью вовремя подоспевших подкреплений из резерва. К тому же напуганные криками римских легионеров и ревом их боевых труб, слоны селевкидского царя, ставшие неуправляемыми, бросились назад и нарушили боевой порядок своих же «модернизированных» Антиохом фаланг, без разбору давя свою пехоту. Фаланги утратили свою целостность и способность обороняться: как известно, позднемакедонская фаланга была в безопасности до тех пор, пока она не сдвигалась с места. В результате воцарившейся неразберихи солдаты Антиоха обратились в паническое бегство. Сам же Антиох, вернувшийся на поле боя, увидев свои фаланги уничтоженными, понял, что битва проиграна, и тоже обратился в бегство – прямиком в свою столицу Сарды.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
