еще не хватало ему! Три-четыре года тому назад мог бы. И то б задумался. А уж сейчас и вовсе фу.
Но вида Михайла не показал. И боярыне поклонился, и боярышне ручку поцеловал, как положено на лембергский манер, на одно колено встав, и комплименты говорил красивые, вгоняя несчастную чучелку в краску на впалых щеках.
Боярыня оценила.
И за обедом скудным Михайла себя показал хорошо. А после обеда боярыня с боярышней к себе ушли, а Михайла был боярином в особую горницу приглашен. За стол усажен.
Боярин по рюмкам наливку разлил вишневую, Михайле протянул:
– Отведаешь? Сам настаиваю, духовитая получается!
– Благодарствую, боярин.
Михайла и не такое выпить мог. Но наливочка хороша оказалась. Не слишком крепкая, терпкая, хорошо в голову ударяющая. Не было б у него привычки к трактирному зелью злому – начал бы языком молоть. А так опамятовался. Вовремя язык прикусил.
Долго боярин с мальчишкой рассусоливать не стал. Было б с кем! Не принимал он Михайлу всерьез, а зря. Михайла под прикрытием кубка горницу оглядывал, все подмечал.
Но боярин не о том думал.
– Я тебя, Михайла, не просто так пригласил. Как тебе моя дочь показалась?
– Я думал, боярышня уж давно замужем быть должна. Семья, приданое опять же, да и боярышня собой недурна? – Михайла понимал, что сейчас ему начнут продавать «кота в мешке», но разговор решил затянуть чуточку.
– Верно все, – кивнул боярин. Поморщился. Понял, что рассказать придется, – и как в воду прыгнул. – Вечно Гликерия не в тех влюбляется, то в скомороха какого, то в игрока, то в жулика. Да всерьез так увлекается, до слез, до крика, в монастырь отправлять приходилось, чтобы опамятовалась. Вот и засиделась она в девках.
Михайла кивнул:
– Понимаю. Случается такое. Опыта у девиц нет, вот и поддаются на речи сладкие.
Боярин выдохнул.
Поддаются, да.
А когда в петлю девка лезет? Али ядом каким травится? А и такое бывало в его доме, чудом скрыть удалось. То-то и оно!
– Вот и хочу я ей мужа найти, чтобы успокоилась. Внучат на старости лет понянчить…
Михайла плечами пожал:
– Бог милостив, боярин. Красива Гликерия Романовна, многие рады будут ее руку получить.
– А ты?
– И я б не отказался, только вот не пара я ей. Денег у меня нет, земель тоже, а царевичев друг – чай, не царский.
Роман Феоктистович наливку одним глотком допил. На Михайлу посмотрел пристально.
– Когда на Лушке женишься да счастливой ее сделаешь – и земельки вам отпишу, и людишек. До первого внука у нас поживете, а там и дом вам поставлю на Ладоге, и землицы дам, есть у меня удел хороший. Хочешь?
Михайла прищурился:
– Условия царские, боярин. Дурак откажется. А только неспроста ты щедрый такой.
Боярин и не сомневался, что вопросы будут. Не дурак же Михайла, то и хорошо.
– Правильно. Лушка и ревнива, и подозрительна, и все твое внимание займет, и скандалить будет. Так что сам думай, я же сразу на ответе не настаиваю, дочь счастливой видеть хочу. Кажется мне, ты ей подходишь. И Ижорским тоже подходишь. А я тебе со своей стороны тоже порадею, у царя словечко за тебя замолвлю.
В это Михайла и рядом не поверил. Замолвишь ты, как же, да тебе выгодно будет зятя на сворке держать! Дураку понятно! Но вслух парень про то не сказал.
– Я, боярин, обдумаю предложение твое. А сколько времени у меня есть?
– До конца отбора я тебе время дам. А к Красной горке и свадебку хорошо бы.
Михайла кивнул:
– Ты, боярин, предлагаешь многое, но и спрос за угощение твое хорош будет. Обдумать мне все надобно серьезно. Когда не потяну, ты первый меня в порошок сотрешь.
– И то верно. Давай еще наливочки выпьем, Михайла. Глядишь, и станешь ты мне зятем.
Роман Феоктистович и не обиделся даже. Напротив.
Когда б Михайла согласился не раздумывая, боярин бы к нему хуже отнесся. Ты не овцу на ярмарке покупаешь, это жена, это на всю жизнь. Тут с большим разбором подойти надо. Предложение щедрое, а только и спрашивать с тебя будут втрое, все правильно. Дураки этого не понимают, да боярину дурака и не надобно, а Михайла вот понял. Умный он.
Пусть парень наливочку пьет и думает.
А парень и думал.
И о том, что, кажись, в углу потайная панель есть. На ней лак потемнел, руками боярскими затертый.
И о том, что под столом сундук стоит. Такой катучий, в виде бочонка.
Понятно, настоящие захоронки у боярина в другом месте, ну так и про них узнать можно, когда поспрашиваешь, как до2лжно. Было б время и возможность.
Но ему и того, что просто так выложено, хватить может.
Есть о чем задуматься? Есть…
Отбор закончится, Фёдор Устинью не отпустит добром, бежать им придется, ежели она предложение Михайлы примет. Деньги надобны будут, а где их столько взять, да побыстрее?
То-то же.
Боярин с удовольствием порадеет. А ежели нож к горлу приставить? Да допросить, как положено? Кое-что Михайла и сам умел, опосля ватаги. Помощника бы, а то и двух… но где ж их взять? Сивый, дурак такой, и сам бы подставился, и Михайлу на дно утянул. Не было в нем прозорливости, а только тупое желание хапнуть побольше и пожить получше, а как деньги на жизнь закончатся – заново хапнуть. Нет, Михайла не таков.
Ему тоже денег хочется, но когда получит он их… уедут они с Устей куда подальше, в Сиберь, там и дело себе найдут. Теми же мехами торговать можно, али с золотом связаться. Михайла неглуп, он справиться сможет и не с таким, только капиталец для начала надобен, а теперь и ясно, где его взять.
И Михайла с удовольствием отпил еще глоток наливочки.
* * *
Патриарх на кузину свою смотрел без всякого одобрения.
Хоть и дальняя, да родня они с Любавой, потому он и для нее старался. Сколько мог делал, а только и против своей совести не попрешь.
Пока государь за рунайку свою цеплялся, не давил на него Макарий, но сейчас-то поменялись обстоятельства, переменился ветер.
Когда Борис ее удалить желает, что патриарх сделать должен? Развода ему не давать? Так государь и сменить патриарха может. Это кажется только, что мирские владыки до церковных дел не касаются, на деле-то все иначе.
Государи из рода Сокола считали, что вера должна служить делам государственным, а именно поддерживать государство да укреплять его, а патриарх должен бок о бок с царем идти. Тогда
