Я не смел больше спрашивать. Да и что толку? Говорят, что суша очень жесткая и по ней трудно ходить; что ее сотрясают землетрясения, они делают в ней ямы,
которые проглатывают целые города; что люди из-за денег убивают друг друга на больших дорогах; и что дома, которые я вижу на прибрежных холмах, навсегда прикованы к одному месту. Это, наверно, очень скучно — всегда жить на одном месте! Странно — никогда не ощущать движения!..
— Если только не случится землетрясений. Конечно, тебе лучше на море, дитя мое. Ну, а твой хозяин, Бороздящий Океаны…
— Тс-с-с! — прошептал мальчик, предостерегающе подняв палец. — Он прошел в главный салон. С минуты на минуту он позовет нас.
Из соседней каюты послышалось несколько аккордов, взятых на гитаре, за которыми последовала быстрая и искусно исполненная мелодия.
— Даже Алида не сумела бы сыграть так ловко, — прошептал олдермен. — Я ни разу не слышал, чтобы она с таким проворством играла на лютне, стоившей мне сотню голландских гульденов!
Ладлоу жестом попросил его замолчать. Тут же раздался красивый низкий голос, глубокий и звучный, запевший под аккомпанемент гитары. Мелодия была печальна и необычна для характера человека, посвятившего свою жизнь океанским просторам. Он пел речитативом. Насколько возможно было разобрать, слова песни были таковы:
Ты, бригантина, —Красавица. Ты — королева вод,И в штиль и в шторм ты держишь курс вперед,Тебе подвластны ветры всех широт,Морей пучина.Любимая!Никто еще быстрейНе бороздил просторы океана,Смеемся мы над кознями морей,И в плаванье верны мы постоянноЛюбви своей.Мы верим силам,Что тебя хранят,Мы верим маяку в ночи бессоннойИ красный огонькам,Что возле мачт горят,О леди в мантииЗеленой! [112]
— Он часто так поет, — прошептал мальчик, когда песня смолкла. — Говорят, леди в зеленой мантии любит, когда поют об океане и о ее могуществе… Слышите, он позвал меня!
— Он всего только случайно коснулся струн!
— Это и есть вызов; в тихую погоду, конечно. В ненастье, когда свистит ветер и ревет океан, он зовет меня громче.
Ладлоу охотно слушал бы еще, но мальчик отворил дверь и, жестом пригласив всех войти, безмолвно исчез позади занавеси.
Войдя в главный салон бригантины, гости, в особенности командир «Кокетки», нашли новые поводы для восторга и изумления. Учитывая размеры судна, салон был высок и просторен. Свет проникал через иллюминаторы в корме. Углы салона были отведены под две небольшие отдельные каюты, в промежутке между которыми был устроен глубокий альков; он мог быть закрыт занавесью из узорчатой шелковой ткани, ниспадавшей складками с золоченого карниза.
Груда роскошных сафьяновых подушек лежала вдоль транцев, образуя некое подобие дивана; у переборок кают стояли кушетки красного дерева, также обтянутые сафьяном. Аккуратные, со вкусом сделанные книжные полки украшали стены; гитара, на которой только что играли, лежала на небольшом столе из драгоценного дерева, стоявшем посредине алькова. Повсюду были разбросаны различные предметы, способные занять скучающий ум человека скорее изнеженного, чем деятельного склада характера. Многие из этих вещей ясно пребывали в забвении, другими, повидимому, пользовались часто.
Другая половина салона была обставлена в том же духе, хотя там виднелась разная домашняя утварь. Кушетки с грудой подушек на них, стулья из красного дерева и книжные полки были солидно прикреплены к полу на случай сильной качки. Весь салон был задрапирован малиновой шелковой узорчатой тканью, в переборках и потолках были вделаны небольшие зеркала. Стены, обшитые красным деревом и палисандровыми панелями, придавали салону изысканный вид. Пол покрывала тончайшая циновка, сплетенная из благоухающих трав, растущих в теплых и благодатных странах. Здесь, так же как и на всем судне, насколько мог заметить острый глаз капитана Ладлоу, не было оружия. Ни пистолеты, ни сабли не висели по стенам, как это принято на военных кораблях или судах, чьи экипажи в силу своего промысла должны прибегать к оружию.
Посредине алькова стоял удивительный молодой человек, который прошлой ночью столь бесцеремонно вторгся в «Обитель фей». Одет он был почти так же, как и вчера, только теперь на его шелковом одеянии виднелось изображение все той же женщины, исполненное с поразительным мастерством, передававшим исступленное и неземное выражение лица волшебницы. Человек, носивший это единственное в своем роде украшение, слегка опирался на столик и с достоинством приветствовал вошедших легким поклоном. При этом на лице у него появилась печальная и вежливая улыбка. Кланяясь, он приподнял над головой шляпу, обнажив черную как смоль шевелюру, которой природа щедро его украсила.
Посетители держались менее уверенно. Глубокая тревога, с которой Ладлоу и патрон взошли на борт судна знаменитого контрабандиста, сменилась изумлением и любопытством, и они едва не забыли о цели своего посещения. Олдермен ван Беверут выказывал беспокойство и подозрительность и явно думал о своей племяннице меньше, чем о возможных последствиях предстоящих переговоров. Все трое молча ответили на приветствие хозяина, ожидая, чтобы он заговорил первым.
— Мне доложили, что я имею удовольствие принимать у себя офицера королевской службы, богатого и уважаемого владельца Киндерхука, а также достопочтенного члена городской купеческой гильдии олдермена ван Беверута, — начал молодой человек. — Нечасто моя бедная бригантина удостаивается такой чести. Позвольте от имени моей повелительницы выразить вам благодарность.
Произнеся эти слова, он вновь поклонился с торжественной важностью, будто все гости были ему одинаково незнакомы. Однако молодые люди заметили скрытую улыбку, мелькнувшую в углах рта контрабандиста, которому даже они не могли отказать в редкой и поразительной красоте.
