Асаргад, конечно же, про них рассказывал своим новым друзьям и предупреждал, как предупреждал его отец, что с этими милыми девочками, вообще, дело иметь нельзя, даже, нежелательно близко находиться. Мужчин они, люто ненавидят и как отец сказывал, режут их, без зазрения совести, а по некоторым слухам, ими же, исключительно, и питаются. Но, одно дело слушать чужие байки, и совсем другое, воочию увидеть это чудо степей. Молодые, обворожительно красивые, стройные станом, грациозные в движениях.
Правда, они были, совсем непохожи, на тех, про которых знал Асаргад. Его отец говорил про золотоволосых и белокожих, а эти, были смуглые, с раскосыми глазами и с волосами, как воронье перо с отливом. Лица и руки их, были расписаны тонкими золотыми узорами, что предавало девам налёт сказочности и нереальности.
Асаргад, от греха подальше, всё же постарался спрятаться за коня. Эбар, последовал его примеру, а вот высокородные, этого не сделали, а зря. Хорошо хоть Гнур, лишь разинув рот, их просто разглядывал, а вот Уйбар, толи забыл всё то, что ему Асаргад про них рассказывал, толи не поверил, толи, просто, по привычке, а как известно, привычка дело страшное, взял, да, и полез к ним с разговорами. Познакомиться, видите ли, он захотел, а одну из, них даже решил приласкать.
Закончилось это для него, проломленной головой, заломленными за спину руками, связанными в локтях, не понятно куда, девшимися штанами и петлёй на мошонке, из тонкой конской верёвочки, за которую, его привязали к конскому хвосту, одного из коней боевых дев и в таком виде, приготовили тащить в дальнее путешествие, как бычка на заклание.
После Уйбара и на Гнура наехали, который, было дело, дёрнулся на защиту друга, но лишь проявив намерение. До действий, с его стороны, дело не дошло. Девы позубоскалили, провоцируя его на ответную грубость, но у того, хватило ума промолчать и обидные слова проглотить, хотя по виду, было видно, что держался молодой сын вождя, на последнем пределе.
Это небольшое стойбище, посреди голодной степи, как оказалось, кроме рубежной охраны, осуществляло приют, именно таких, вот, странствующих отрядов и являлось, некой перевалочной базой, где курсирующие, небольшие отряды орды, отдыхали, пополняя запасы воды и еды.
Старшая отряда «беспредельщиц», о чём-то коротко переговорив с атаманом оазисного стана, велела девам пить, перекусывать и отдыхать, сама отправилась в специально предназначенную гостевую кмбмтку. Сопровождая старшую до ночлега, атаман заикнулся о четвёрке молодцев, что пристала к его стану, но старшая, толи устала с дороги, толи ей по жизни, на такие мелочи было наплевать, но атаману ничего не ответила, сделав вид, что не услышала.
Атаман, рассказывая это всё с раболепным видом, проводил её до самого входа в кибитку, в которой гордая «мужерезка» скрылась, а он, так и не решившись последовать за ней, тут же ретировался и с грозным видом командира, пошёл по стойбищу, раздавать указания налево и направо, вымещая зло на подчинённых.
Девы её отряда, ночевали прямо в степи, у костра. Уйбар, как провинившейся, так всю ночь и проходил с голой задницей за конём, к хвосту которого был привязан за мошонку, но правда, сняв штаны, девы одели, при этом, сапоги. И на том, спасибо. Троица друзей, тоже не спали и всю ночь, строили планы освобождения Уйбара, с последующим бегством, но девы, были на чеку, постоянно дежуря по три, да, и кони от них, далеко в степь не отходили, топтались тут же, как привязанные, хотя их, даже не стреножили.
Что за время унизительной ночёвки успел передумать Уйбар, он никогда никому не рассказывал, а когда, кто-нибудь из них вспоминал, то, не смотря на весёлость, замолкал и уходил в себя. Друзья старались не вспоминать общего позора. Асаргад же, забыть своих чувств не мог, просто, по тому, что не мог этого сделать физически. Гремучая смесь страха, ужаса, долга и совести, вставшие дыбом волосы и дрожь во всём теле, как клеймо запечатлелось у него в голове и устойчиво прицепилось к образам «мужененавистных» дев.
С рассветом, старшая, беззвучно вышла из кибитки, прошмыгнула, как тень, мимо Асаргада с друзьями. Подошла к привязанному Уйбару и срезав плетёный канатик конского волоса, освободила и что-то ему высказала. Уйбар, только слушал и кивал головой. Наконец, по её знаку, мужчине вернули штаны, и он торопливо их натянув, пустился бежать к друзьям, которые с нетерпением ожидали развязки этой нервной ночи.
— Собираемся быстро, — чуть ли не заорал шёпотом, прибежавший Уйбар, лихорадочно мечась, в поисках своего седла и мешка, — они нас в орду отведут.
Друзья, сначала, тоже кинулись собираться, но у них были явно другие планы действий и когда услышали, что Уйбар, в такой спешке, собирается, только из-за того, чтоб от этих «мужененавистных» дев не отстать, встали, как вкопанные.
— Ты что сдурел? — шёпотом спросил обезумевший Гнур.
— Друг, — чуть не плача ответил ему бывший узник, — поверь, если она сказала, что мы должны следовать за ними, лучше так и сделать или мы не жильцы на этом свете.
Все четверо, действительно, были по-настоящему напуганными, поэтому, не задавая больше вопросов, кинулись седлать коней, только в спешке, их дальнейшее путешествие, показалось им страной дэвов, потому что, ни один из них, не позаботился, ни о пище, ни о воде.
В прохладе утра, девы шли по степи бодро. Отряд молодых людей, еле поспевал за ними, держась на расстоянии, но, когда солнце начало припекать, скорость сбросили и пошли шагом.
На первую стоянку встали, когда солнце было почти в зените. Только когда, спешились и расседлали коней, давая им отдых. Собравшись кучкой на земле, начали пытать Уйбара, по поводу того, что старшая из дев ему говорила. Урартец не сильно стал распространяться о выволочке, которую она ему устроила, но объяснил, что наказали его за то, что позволил себе хлопнуть коня девы по крупу. Оказывается, у них это, равносильно хлопку по заду самой девы и таких выходок, они, обычно, никогда не прощают, но старшая решила, их, как «детей малых», на первый раз, оставить в живых.
Пока они шушукались к ним неожиданно и абсолютно беззвучно, подошла одна из дев, и заметили они её, лишь когда та, устав ожидать на себя реакцию, хлопнула в ладоши у них над головой.
— Где ваша еда и вода? — спросила она, красиво разливающимся, девичьим голоском.
Все, как один, языки проглотили и молча потупили взгляды в землю.
— Бестолочи, — тут же констатировала она, голоском нежного цветка, колышущегося на ветру, развернулась и не издавая ни одного звука, странной, скользящей походкой, пошла обратно.
Кто-то из мужчин, поразился её точёной фигурке, кто-то, нежностью её голоса, а Асаргад, поразился её беззвучности, тут же сделав вывод, что это не отряд сопровождения, как он изначально подумал, а разведчики, которые, даже в обычной, повседневной жизни, передвигаются, как крадутся. Видимо по-другому, уже не умеют.
Некоторое время спустя, к ним так же, не издавая звуков, подошли две девы, таща большую кожаную суму, наполненную водой, но пройдя мимо вскочивших на ноги мужчин, прошли к их коням и зашипев по-змеиному, тут же собрали их вокруг себя, как домашних собачат на кормёжку.
Пошикивая и посвистывая, выстроили толкающихся коней в очередь и развязав мешок, принялись их поить. Притом давали каждому, строго определённое количество, управляя четвероногим зверьём, исключительно, странными на слух звуками. Остатки, кинули Уйбару. Вдоволь, там было не напиться, но промочить засохшие глотки, получилось. Пили друзья, под двумя, ничего не выражающих взглядами, вполне милых, если не сказать, красивых дев, поэтому делёж воды, прошёл мирно, без драки. Забрав пустой мешок, одна из дев, почти таким же голоском весеннего цветка, как и у той, что подходила первой, сказала:
— Когда солнце будет, вон там, — и она указала пальцем на точку неба, — доберёмся до воды. Речка будет.
Девы ушли. Мужчины облегчённо выдохнули.
Так, в смешанном состоянии позора, страха, любопытства и не понимания своего туманного будущего, молодые люди добрались куда-то туда, куда их вёл девичий отряд. Вскоре, выжженная степь превратилась, постепенно, в бушующий травяной океан. Дышать стало легче.
