Поначалу ему показалось — зрение подводит. В амебоподобном пятне мирового света обнаружилось слабое, еле заметное шевеление, вернее даже не шевеление, подразумевающее некую хаотичность, а вполне себе целенаправленное движение чего-то полупрозрачного, ворсистого. Так иногда особое сосредоточение взгляда позволяет рассмотреть на собственной роговице налипшие крошечные пузырчатые пылинки, волоски, составленные из нескольких полупрозрачных клеточек, которые однако быстро исчезают, скатываясь по влажной пленке глаза.
Но вскоре движение преодолело слепое пятно мирового света, выстроилось в идеально правильный клин и медленно, но синхронно взмахнуло огромными крыльями.
Птицы, поначалу решил Сворден Ферц, но поскольку Господь-М нисколько не ослабил стойку готового к немедленной стрельбе охотника, причем охотника не выследившего наконец-то долгожданную добычу, а охотника, оказавшегося перед зримой угрозой самому стать добычей, то он не стал высказывать вслух свою догадку. Лучше не мешать профессионалу своего дела заниматься тем, чем ему и полагается. Например, бдительно охранять покой вверенного ему спутника. И если бы какой-нибудь безалаберный горе-охотник лишь махнул рукой при виде стайки ночных птиц, то настоящий специалист не будет пускаться в долгие размышления об особенностях миграции здешних разновидностей уток, а тщательно и загодя подготовится к возможному нападению со стороны… со стороны…
Нет, на драконов они явно не походили. Хотя Сворден Ферц никогда не видел группового полета вставших на крыло ящериц, но нечто ему подсказывало — столь красиво и изящно парить могут только птицы. Вот только…
Клин огромнокрылых теней почти бесшумно проскользнул над головами. Дуло карабина описало дугу, сопровождая их полет мрачным взглядом прицела, а потом Господь-М сказал:
— Птицы, — и еще повторил, будто пытаясь убедить собеседника, — всего лишь птицы.
— Вот только… — Сворден Ферц не решался высказать то, что вертелось на языке, и не из-за опасения услышать насмешки из уст бывалого охотника, ведь, в конце концов, и он сам отреагировал на их пролет излишне, скажем так, экспрессивно, а потому, что никак не мог уложить свои впечатления в слова.
— Вы тоже заметили? — спросил Господь-М.
— Заметил, — кивнул Сворден Ферц, но тут же спохватился: — Что заметил? — Отнюдь не прикидываясь не понявшим в чем дело, а желая услышать от собеседника так и не найденное слово.
Господь-М отложил карабин и вновь устроился у костерка, подбросив в посиневшие от вынужденного голода огоньки сухие веточки. Пламя благодарно заалело, затем пожелтело.
— Ангелы всемогущи, но они не умеют творить, — странно сказал охотник.
— Ангелы? — несколько ошалело переспросил Сворден Ферц. — Ну да, конечно… ангелы… — И тут же не удержался, почти ядовито добавив: — Для небожителя вы чересчур часто обращаетесь к излишним гипотезам — бог, ангелы, божье проведение, господне попущение…
— Я отнюдь не перевожу наш разговор в домен теологии, — усмехнулся Господь-М. — Это всего лишь, повторим так, необходимые пограничные понятия для наших теоретико-познавательных размышлений. Если угодно, неизбежный индекс, без которого и самый воинствующий атеист окажется не способен конструировать любые предельные понятия… Ну, например, Высокую Теорию Прививания.
Они помолчали. Мировой свет перевалил через надир, фосфоресцирующее небо потускнело, уступая место, как не странно, еще более глубокой тьме. Единственное, что предвещало конец ночи, — осторожно оживающие звуки лугоморья, точно крошечные, пугливые зверьки, что выбрались из тайных норок, подгоняемые голодом, но готовые в любое мгновение нырнуть обратно, вновь уступив место гнетущей тишине.
Господь-М достал голыми руками из костерка уголек и разжег угасшую было трубочку. Сворден Ферц протянул к огню руки и почувствовал как тепло льнет к ладоням. Закрой глаза и легко представишь будто касаешься человеческого тела, да что там — женского тела! Упругой, бархатистой кожи… Однако индуцируемый эротизм то ли фантазий, то ли дремоты наткнулся на почти позабытый остаток давешнего видения кричащей от отчаяния женщины, и Сворден Ферц открыл глаза. Если он и заснул, то всего лишь на то мгновение, которое хоть и не полностью излечивает от сонливости, но, по крайней мере, отодвигает ее в сторону, высвобождая еще несколько мгновений для бодрствования.
— Мы вновь повторили божественную ошибку, — сказал Господь-М.
Свордену Ферцу показалось, что человечек заметил его краткий сон, но не предложил прервать беседу и отдохнуть. Наоборот, он был склонен продолжать разговор, видимо настолько соскучившись по собеседнику, что сознательно нарушил неписанные законы гостеприимства.
— Сотворив адама полуденного Эдема, причем адама непадательного, стойкого к соблазнам и почти непрегрешимого, мы оказались в тупике. Что-то из нас исчезло… Выше, дальше, быстрее — это мы легко и просто. Но вот глубже, — Господь-М покачал головой. — Нет не то что прорывов, нет даже порывов. Человек воспитанный, конечно же, лучше волосатой обезьяны, но вот догадаться впервые взять палку и сбить высоко висящий плод ему не под силу.
— Не всякое время урожайно на гениев, — возразил Сворден Ферц. — И на таланты. А может, — пришло ему в голову, — может и не нужны нам больше никакие властители дум? Человечеству двадцать тысяч лет, освоить бы то, что уже накоплено, а не бежать вприпрыжку за прекрасной мечтой.
— Если бы я оказался творцом всего сущего, — улыбнулся Господь-М, — я бы разделил человечество на две неравные части. Ведь что такое волосатая обезьяна? Опыт. Опыт проживания жизни. Опыт, который отнюдь не гарантирован от ошибок и провалов. Степень волосатости определяется суровостью климата за пределами райских кущей. Так вот, большая часть образов и подобий пребывала бы в божественном всемогуществе и в пределах неведения зла, тогда как меньшая часть, соответствующим образом подготовленная, отправилась бы на возделывание прилегающих к Эдему земель — обители пресловутых волосатых обезьян. «Изгоним лишь некоторых из Эдема!» — вот лозунг Высокой Теории Прививания.
Сворден Ферц потер переносицу:
— Имеете в виду специалистов по спрямлению чужих исторических путей?
— Да, — кивнул Господь-М. — Именно их. Ведь больше никто в мировом свете не спрямляет чужие исторические пути. Не задумывались — почему?
— Задумывался — зачем? — хмуро ответил Сворден Ферц. — Чтобы избавиться от самых, так сказать, беспокойных? Склонных к волосатости и прочим атавизмам, которые не скрыть пластическими операциями Высокой Теории Прививания?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
