…казачьих командиров войскового старшину Кванина и сотника Гвоздина…
…сестру милосердия Таисию Ковалевскую…
…командира 4-го взвода 4-й батареи 19-й артиллерийской бригады поручика Томашевского…
…командира роты Ставропольского полка поручика Чекаидзе…
…младшего врача 74-го пехотного Ставропольского полка Китаевского…
…юнкера Леонида Проскуру…
…старшего фейерверкера Якова Егорова…
…состоявшего при мне переводчиком Таги-бек Баграмбекова…
…а также всех нижних чинов пехотных и казачьих частей…»
Написав приказ, капитан еще раз внимательно сверил его с документами, опасаясь, не упустил ли кого, и только после этого подписал.
И лишь одной фамилии не было в этом приказе-перечне — перечне, который шел на представление к наградам, — фамилии самого коменданта цитадели капитана Федора Эдуардовича Штоквича.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
В последних числах июля небольшой особняк на одной из тихих улиц Бухареста внезапно ожил, засветился окнами, заскрипел заржавевшими петлями. Хозяин его еще в январе уехал в Париж, заломив за аренду совершенно сумасшедшие деньги. Однако к означенному времени нашлась-таки мошна, выдержавшая запрошенное без торговли.
Поначалу Варя наотрез отказалась переезжать. В Кишиневе ее двойственное, а точнее, даже двусмысленное положение было еще терпимым: рядом находился Федор.
Роман Трифонович вел себя безукоризненно, был внимателен, ненавязчив и ни на чем никогда не настаивал. До ее отказа ехать с ним в Бухарест.
— Колеса мои заскрипели что-то, — вздохнул он. — Поглядеть надо, где застопорилось: то ли подмазать, то ли из грязи вытолкнуть, то ли подпрячь кого. Это на месте только решить можно, а потому не обойтись мне без вас, Варвара Ивановна.
Если бы он уверял, что дня не может прожить один, если бы умолял для себя, Варя не согласилась бы. Но он беспокоился о деле, просил помочь, нуждался в ней, и Варя, поколебавшись, дала согласие. И через неделю засветился огнями заброшенный особняк румынского богатея.
Вскорости по прибытии в Бухарест Хомяков навестил Варю в отведенной ей половине, был угрюм и озабочен.
— Варвара Ивановна, нижайшая и обязательная просьба: будьте хозяйкой ужина. Ожидаю гостей мне весьма нужных, которых принять надобно со всей любезностью.
— Сударь, это невозможно, — Варя встала, прошлась по гостиной, нервно теребя руки. — Вы представьте мое положение.
— Нет уж, вы сперва наше, — он резко подчеркнул последнее слово, — положение представьте. Нащупал я стену, в которую все дело уперлось. Крепкая стеночка, лбом такую не прошибешь, такую только обойти можно, и тут уж я на вас уповаю. Они ведь на меня как на мужика смотрят, а надо, чтоб мужик этот им своим показался. Вот какая задачка, Варвара Ивановна, задачка, которую без вас не решишь, так что готовьтесь любезной быть. Отменно любезной, без сучка и задоринки.
Поспорив немного, Варя сдалась. И хотя роль ее была унизительна, она решительно приказала себе обо всем забыть и стала готовиться к предстоящему приему.
Первым гостем оказался Алексей Николаевич Куропаткин, чему Варя очень обрадовалась. Следом прибыли экипажи с Александрой Андреевной Левашевой, князем Насекиным и Лизонькой с мужем: весьма напыщенным генералом из того сорта, что получают чины и ордена за умение своевременно говорить своевременные слова. О приглашении Левашевой с братом Варя знала, но появление Лизоньки было для нее полной неожиданностью. Она тут же вспомнила их последнее свидание, свою суетливую неуклюжесть, и с ужасом ощутила, как начинает увядать сейчас. Но Лизонька рассыпалась в таких любезностях, что Варя сразу поняла, что здесь, в Бухаресте, роли их поменялись местами.
— Я так рада, так счастлива видеть вас в этом противном городе, дорогая Варенька! О, мы же знакомы целую вечность, я помню вашу прелестную усадьбу. А здесь у вас — дворец. Шик, просто шик! О, Федор Иванович, очень, очень рада вас видеть.
Левашева была сама приветливость, князь молча улыбнулся одними губами, но поцеловал руку, что больно кольнуло Варю. Она сразу напряглась, ожидая язвительных намеков, но Насекин молча прошествовал к мужчинам. Зато генерал хрипло зарокотал, едва успев раскланяться.
— Слышали новость, господа? Светлейший князь Имеретинский демонстративно отказался от службы при государе и пожелал в строй. Положительно эти грузинские царевичи до сей поры ничему так и не научились. Учтивость есть первейший признак истинного благоговения перед монархом, а не гусарская бравада. — Он вдруг понизил голос: — Кстати, та особа, присутствие которой было обещано вами, почтеннейший, — генеральская голова чуть отметила направление, где стоял Хомяков, — в свое время пострадала именно в связи с…
— Вы говорите о госпоже Числовой? — холодно уточнил Роман Трифонович. — Она прибудет несколько позже. Напомните, чтобы я не позабыл вас представить.
— Благодарствую, — генерал заметно сбавил спесь. — Я был бы искренне рад засвидетельствовать глубокоуважаемой Екатерине Гавриловне мое нижайшее почтение за то благородное терпение и достоинство, с которым она несла свой крест.
Генерал спешил засвидетельствовать свое почтение бывшей танцовщице Числовой вовсе не из сострадания к ее недавней опале и ссылке, а потому, что она была внебрачной супругой великого князя Николая Николаевича старшего.
— Несчастная, женщина, — вздыхала Левашева. — Разлука с детьми, с горячо любимым человеком — столько мук, столько мук!
— Можно подумать, сестра, что ты говоришь о боярыне Морозовой, — желчно усмехнулся князь. — Тогда присовокупи к ее мукам и нагайку, которая всенародно была пущена в ход Николаем Николаевичем младшим в Царском Селе.
Князь говорил бледной улыбкой, глядя при этом только на Варю. Этот холодный иронический взгляд лучше всяких слов давал понять, что Сергей Андреевич во всем уже разобрался: и в целях этого вечера, и в планах Хомякова, и в жалкой, двусмысленной роли самой Варвары. Она ощутила вдруг обессиливающую неуверенность, представив, что и остальные гости, поняв игру, включатся в нее со всей светской утонченной беспощадностью и что против этого союза бессильны и она, и улыбающийся Куропаткин, и сам Роман Трифонович.
— Это… Это чудовищно, на что вы намекаете, князь, — вспыхнула Лизонька.
— Грязные сплетни, — вельможно рокотал генерал. — Вы повторяете неприличную клевету, князь.
— Возможно, генерал, возможно, — согласился князь. — Во всяком случае я расскажу о ваших сомнениях Николаю Николаевичу младшему. Вполне вероятно, что я что-то напутал, и хлестал он уважаемую даму не нагайкой, а стеком. Я плохо запоминаю детали, но обещаю вам уточнить их.
Онемел не только генерал, но и обе гостьи: Насекин внезапно изменил фронт атаки. При этом он и Хомяков оставались совершенно невозмутимыми, Куропаткин, подмигнув Федору, отвернулся, пряча улыбку, а Варя с трудом сдержала смех. И этот возникший в ней неудержимый, злой смех окончательно смыл с души ее все остатки не только неуверенности, но и волнения. Она отчетливо поняла, что сегодня и генерал, и дамы будут льстить и угодничать, ибо по их представлениям дом, в который должна прибыть сама Числова, был домом всесильным. И сила этого дома олицетворялась в тяжелой, мужицкой фигуре его хозяина. Нет, она не ошиблась в его ослепительной улыбке, в его зеленоватых, с хитрющим прищуром глазах, умевших так презрительно и властно смотреть на всех и с такой любовью — только на нее. Это мгновение оглушающей тишины стало мигом ее прозрения: она поняла, что не только он любит ее, но что и она — она, столбовая дворянка Варвара Олексина! — тоже любит этого уверенного, властного, сильного и решительного человека так, как и должна любить женщина: на всю жизнь.
Все это мелькнуло, осозналось, и тут же Варя легко повела разговор о Бухаресте, театрах, музыке — о том, о чем и следовало говорить, чтобы вывести из транса гостей. И все потекло по заданному руслу: Варя непринужденно болтала с дамами, Куропаткин тихо спорил с Федором, Хомяков невозмутимо курил сигару, а генерал изо всех сил делал вид, что прислушивается к дамской болтовне. Однако ему было неспокойно — не от обиды (по его понятиям его осадить мог только тот, кто стоял выше) — а от прозрачного намека князя на дружеские отношения с сыном самого главнокомандующего. Как бы ни была отныне могущественна Числова, вызывать неудовольствие племянника государя было по меньшей мере неразумно, и генерал, повздыхав и помаявшись, поднялся и начал ходить по гостиной, суживая круги, пока не оказался возле Насекина.
— Позвольте вопрос, князь, вы — человек осведомленный. Когда же наконец Румыния вступит в войну?
— Она уже в нее вступила, — пожал плечами Насекин.
