— Даже шестьдесят лучников, — заметил он, — могут представлять опасность. — Голос его звучал отчетливо, педантично и сухо. Многие замечали, что частенько Блуа говорит совсем как священник.
— Генуэзцы сметут их стрелами, ваша светлость, — заверил герцога советник в сутане.
— Дай-то Бог, — набожно произнес Карл, про себя подумав, что Богу легче помочь тому, кто сам не совершает глупостей.
На следующее утро, под поздним весенним солнцем, Блуа объехал вокруг Ла-Рош-Дерьен, держась, однако, на почтительном расстоянии, так чтобы до него не долетела ни одна английская стрела. Защитники вывесили на городских стенах знамена. Английский крест святого Георгия соседствовал с белым горностаевым штандартом герцога Монфора, очень похожим на собственный стяг Блуа. Остальные изображения явно имели своей целью оскорбить противника: на одном красовался белый горностай герцога, пронзенный английской стрелой, на другом самого Карла топтал копытами огромный черный скакун. Но больше всего здесь было церковных хоругвей и крестов, чтобы показать нападающим, на чьей стороне находятся симпатии Небес.
Вывешивать на стенах осажденных крепостей цвета и эмблемы благородных защитников было делом обычным, только вот в Ла-Рош-Дерьене оказалось слишком мало знатных воинов, во всяком случае желающих выставлять напоказ свои гербы. И не нашлось ни одного, кто мог бы потягаться знатностью рода с приближенными Блуа. Три ястреба д'Эвека красовались на стене, но все знали, что мессир Гийом лишен своих владений и у него не более трех или четырех сторонников. На одном флаге было изображено алое сердце на бледном поле, и священник из свиты Карла решил, что это фамильная эмблема семьи Дугласов из Шотландии, однако герцогу это показалось полнейшей чушью. Где это видано, чтобы благородный шотландец стал драться на стороне англичан? Рядом с алым сердцем реяло другое, яркое знамя с волнистыми, словно поверхность моря, сине-белыми полосами.
— Неужели это... — начал было Блуа, но осекся и нахмурился.
— Штандарт Арморика, ваша светлость, — подсказал сеньор Ронселет.
Сегодня герцог Карл объезжал вокруг стен города в сопровождении великолепной свиты, состоявшей из столь знатных и могущественных особ, что один лишь их вид должен был устрашить осажденных. Большинство спутников Блуа принадлежало к бретонской знати: сразу за герцогом на великолепных скакунах ехали виконт Роган и виконт Моргат, за ними сеньоры Шатобриан, Ронселет, Лаваль, Гуингем, Руж, Динан, Редон и Малеструа. Знать Нормандии была представлена графом Де Кутансом и сеньорами Валлоном и Картре, явившимися под знамена племянника своего короля во главе собственных отрядов.
— Я думал, что д'Арморика умер, — заметил один из нормандских сеньоров.
— У него есть сын, — ответил Ронселет.
— И вдова, — добавил граф Гуингем. — Нет, какова наглость, эта сука-изменница выставила знамя!
— Хоть она и сука-изменница, но хорошенькая, — заметил виконт Роган, и знатные рыцари рассмеялись, ибо все они знали, как следует обращаться со своевольными, но хорошенькими вдовушками.
Карл поморщился, сочтя этот смех неподобающим.
— Когда мы захватим город, — холодно промолвил он, — никто не причинит вдовствующей графине Арморика никакого вреда. Ее приведут ко мне.
Он решил, что снова силой уложит ее в свою постель, а потом, натешившись вдоволь, выдаст замуж за одного из своих ратников, который сумеет объездить эту строптивую лошадку и окоротить ее слишком длинный язык.
С этой мыслью он попридержал коня, рассматривая свисающие со стены флаги с надписями и изображениями, оскорбительными не только для него, но и для французского короля.
— И ведь не поленились же, — сухо проронил он, — можно подумать, у гарнизона не было других дел, кроме как шить эти позорные тряпки.
— Гарнизон тут ни при чем, — возразил виконт Роган. — Это дело рук горожан, проклятых изменников.
— Горожан? — искренне удивился Блуа. — С какой стати горожанам поддерживать англичан?
— Торговля, — лаконично ответил Ронселет.
— Что?
— При англичанах горожане богатеют, — проворчал Ронселет, — и им это нравится.
— Неужели им это нравится настолько, что они готовы сражаться против своего законного суверена? — недоверчиво переспросил Карл.
— Сброд, не имеющий ни чести, ни совести, — презрительно бросил собеседник.
— Сброд, — согласился герцог, — который нам придется выпотрошить.
Он двинулся было дальше, но опять остановился, увидев незнакомое знамя с изображением йейла, держащего в передних лапах чашу. До сих пор на глаза Блуа не попалось ни одного штандарта, пленение обладателя которого сулило бы хороший выкуп, но эта эмблема, хоть и не известная ему, походила на герб знатного рода.
— Чье это знамя? — спросил герцог.
Сеньоры затруднились с ответом, но тут державшийся позади свиты стройный молодой человек на рослом черном скакуне сказал:
— Это герб Астараков, ваша светлость, но знамя поднял самозванец.
Человек, опознавший незнакомый символ, прибыл из Франции во главе сотни угрюмых всадников в черных одеждах. Их сопровождал доминиканский священник, аскет и фанатик с наводящей страх физиономией. Карл Блуа обрадовался такому подкреплению, ибо воины в черном были суровыми, опытными солдатами, но все же в их обществе он ощущал смутное беспокойство. Все хорошо в меру.
— Самозванец? — переспросил герцог и тронул коня. — В таком случае о нем не стоит беспокоиться.
Со стороны суши город имел трое ворот, а четвертые выходили на мост, к реке. Карл планировал осадить все ворота, чтобы защитники Ла-Рош-Дерьена оказались в ловушке, как лисы в норах.
Когда вся свита вернулась в герцогский шатер, установленный рядом с ветряной мельницей, Блуа объявил:
— Вся армия будет разделена на четыре части, каждая из них встанет напротив определенных ворот.
Военачальники приняли приказ к сведению, а священник записал его на пергаменте, дабы запечатлеть военный гений герцога для истории и потомства.
Каждое из четырех подразделений армии Блуа превосходило по численности любой отряд, который мог бы послать на выручку городу сэр Томас Дэгворт, но, чтобы обезопасить себя еще больше, Карл собрался обнести все четыре лагеря земляными валами. Решись англичане атаковать, им пришлось бы преодолевать канавы, насыпи, частоколы и густые терновые изгороди. Все эти препятствия позволяли генуэзским арбалетчикам укрываться от английских стрел на время, необходимое, чтобы перезаряжать свое меткое и дальнобойное, но не слишком скорострельное оружие. А вот всю местность между четырьмя лагерями полностью очистили от кустарника, живых изгородей и всего прочего, превратив ее в болотистую, поросшую одной лишь травой пустошь.
— Английский лучник, — сказал Карл своим вельможам и командирам, — это вам не благородный рыцарь, который сражается с противником лицом к лицу. Нет, он стреляет издали, да еще и прячется за живыми изгородями, что делает его недосягаемым для конницы. Ну что ж, мы обратим эту тактику против самих англичан.
Из-за парусиновых стен палатки доносилось глухое постукивание деревянных молотков. Механики собирали самую большую из осадных машин.
— Мои люди, — огласил Блуа следующее распоряжение, — будут укрываться внутри возведенных нами полевых укреплений. Мы построим четыре крепости, напротив всех четырех ворот, и если англичане пришлют городу подмогу, им придется штурмовать наши крепости. Лучники не в состоянии убивать людей, в которых не могут прицелиться.
Он помолчал, давая подчиненным время осмыслить свои слова.
— Помните это. Наши арбалетчики будут защищены земляными валами, мы укроемся за частоколами и живыми изгородями. А враг окажется в чистом поле — весь как на ладони. Хоть стреляй его, хоть топчи конями!
Послышались одобрительные возгласы, ибо герцог рассуждал здраво. Лучники не могут убивать невидимого противника. Похоже, это логическое заключение произвело впечатление даже на фанатичного доминиканца, прибывшего с солдатами в черном.
В городе, возвещая полдень, пробили колокола. Один, самый громкий, треснул и издавал хрипловатый звук.
— Ла-Рош-Дерьен, — продолжил Блуа, — не такой уж важный пункт. Падет он или нет, не будет иметь особого значения. Смысл этой осады в том, чтобы выманить армию наших врагов наружу и заставить их атаковать нас в поле. Скорее всего, Дэгворт не оставит своих на верную погибель и явится сюда, чтобы защищать Ла-Рош-Дерьен. Когда он прибудет, мы сокрушим его, а когда Дэгворт будет сломлен, останутся только английские гарнизоны в небольших крепостях, которые мы захватим одну за другой. К концу лета вся Бретань окажется в наших руках.
