Пакет какой-то протягивает… От удивления покорно сую в него нос и впадаю в окончательный ступор: палка колбасы, десяток яиц, оливки, сыр…
— Это что?
— Еда, инопланетянка, знакомься. Она не кусается.
Учитывая, что в моем холодильнике стерильнее, чем в операционной, порадоваться бы, но внезапно последние остатки игривого настроения пропадают. Какого черта он вломился опять ко мне в квартиру и делает вид, что все так и надо? Долой соревнования в пустом остроумии. Расставляем все по местам.
— Арсений, зачем ты пришел? Мы все выяснили еще в прошлый раз, и я просила тебя воздержаться от двусмысленных визитов ко мне домой.
— Никакой двусмысленности. Сообщаю прямо и доступно: я спал с тобой на свадьбе белобрысой ведьмы и собираюсь это продолжать, — говорит он прямо, а затем разворачивается и по-хозяйски направляется в кухню.
В этот момент я понимаю, что, возможно, все-таки переборщила с препаратами. По крайней мере транс, в который я впадаю, длится достаточно долго, чтобы Арсений успел вернуться и забрать у меня пакет. А голова так и не соображает, и решения нет.
— Постой-ка, — спохватившись, иду вслед за ним. — Ты приходишь ко мне спустя столько времени и объявляешь, что передумал? И все?!
— Что ты хочешь услышать? — раздраженно спрашивает Арсений, рыская по кухне в поисках разделочной доски и ножа. — Какое-нибудь сопливое признание?
— Да хоть бы и его! Ты послал меня к черту и поссорил нас с Ви, а теперь объявляешься, как ни в чем не бывало, с батоном колбасы наперевес и ждешь, что я буду прыгать от счастья?
— А мне нужно было сначала пять лет обивать твои пороги и смотреть несчастными глазами? Если ты этого ждешь, тогда у меня для тебя плохие новости. Я не из тех, кто чувствует себя виноватым за все на свете.
— То есть ты совсем не виноват? Ни на чуть-чуть? Ни в том, что мы разругались с кузиной, ни в том, что обидел меня отказом, когда узнал о болезни, ни даже в том, как именно это сделал? Ты правда считаешь, что я должна отнестись к этому с терпением и пониманием лишь потому, что ты, видите ли, не относишься к категории людей, способных на извинения?
— Если на то пошло, то да, я тоже не от всего в тебе в восторге. И если мои недостатки исправит пара десятков извинений, то с твоими ситуация несколько сложнее, — подмечает он, едва отрывая взгляд от долбаной колбасы, а я ушам не могу поверить. С трудом удерживаюсь от того, чтобы залепить ему оплеуху. — Вот только мне все равно нравишься ты и не нравится твой докторишка. Очень не нравится, и это, я думаю, неспроста.
Я хмурю брови, старательно отгоняя предположения. С этими друзьями я уже однажды оказалась в полной заднице, когда заставила его рассказать о Полине… Мало того, что ничего не добилась, так еще и прилипалой себя почувствовала.
— Мне настолько он не нравится, — продолжает Арсений, — что хочется позвонить ночью, чтобы убедиться, что ты не с ним. Из чего я делаю вывод, что сколько бы я ни убеждал себя, что девчонка с раскроенным сердцем — не моя проблема, по факту получается, что все-таки моя. И это, если что, шло по статье сопливого признания.
Он старается казаться спокойным, но то, как сжимает пальцы вокруг ручки ножа, выдает. А у меня дрожат губы. И вроде бы все хорошо, Арсений признал ошибку, сказал то, что я хотела слышать, а все равно ужасно обидно. Я пыталась его не винить, повторяла себе, что у него есть право так поступать, но теперь, когда он пришел сюда и заявляет, что был неправ…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— И все же тебе придется очень постараться заставить меня забыть, благодаря кому я потеряла лучшего друга! — отвечаю, и голос срывается.
Наверное, дело в том, что я не плакала из-за Ви. Безумно злилась, вплоть до того, что один раз нарочно опрокинула бельевую корзину, но ни слезинки не проронила. Будто проиграла бы ей, если б заплакала. Будто пыталась соревноваться в черствости, ведь в сравнении с ней я всегда была нежным цветочком. Но полюбуйтесь, словно в наказание, теперь, когда передо мной стоит весьма нетерпимый к женским заскокам парень, по моим щекам градом катятся слезы. То ли накопилось, то ли его слова подействовали, но стыдно ужасно. Одна радость: на этот раз Арсений задвигает подальше свое придурочное альтерэго, убирает разделочную доску, поднимает меня и усаживает на стол к себе лицом.
— Открывай рот, — командует, насильно отводя от лица мои руки, и протягивает обваленный в пряностях ломтик колбасы. И запах такой, что даже в расстроенных чувствах соблазнишься.
Он стирает с моего лица слезы и отворачивается в поисках емкости под выпивку, а я вдруг понимаю, что с набитым ртом плакать уже не так хочется. Отличный способ отвлечься от вселенской печали. Прямо-таки идеальное утешение.
— Слева, — подсказываю Арсению местонахождение бокалов и хлюпаю носом. — Только вымой на всякий случай. Ими Ян заведует, а он тот еще поросенок. Может и немытый поставить, раз я не пользуюсь.
Арсений совету следует: берет бокал и идет к раковине, а я, шмыгнув носом, хватаю еще один кусок колбасы, а потом грустно вздыхаю:
— Это вкусно, но мне больше нельзя, — еще вздох. — И так всегда.
— Пить нельзя, колбасу нельзя. Тебе хоть трахаться-то можно? — интересуется Арсений.
— Трахаться можно.
Должно быть, картинка забавная: сидит на столе зареванная девица, жует колбасу и рассуждает о том, можно ли ей трахаться. И не иначе как чтобы еще усугубить странность момента, я добавляю:
— Это вроде как полезная кардионагрузка.
— Полезная кардионагрузка, — повторяет он. — А я уж было думал, что в курсе всех названий коитуса.
— Поверь, я тебя еще удивлю, — мрачно отзываюсь, очерчивая пальцем край стола. И за срыв свой неловко, и что теперь делать — не пойму.
— Не сомневаюсь.
После эмоционального всплеска навеянная лекарствами сонливость становится еще сильнее. В какой-то момент я даже начинаю думать, что галлюцинирую. Ну не может же мне повезти настолько, чтобы мужчина, о котором я мечтала все последние месяцы, вдруг сам пришел ко мне домой и объявил, что не может забыть. Ведь правду говорят, что везет либо в картах, либо в любви. И роман Ви с Арсением я рассматривала не иначе как акт возмездия за нечеловеческую удачливость… Может, что-то случилось, и теперь я отхожу от наркоза? Или вижу сны наяву… С другой стороны, жаловаться особо не на что.
Он подходит ближе ко мне, а я смотрю во все глаза. Различаю шрам на подбородке — тот, что остался от моего небезупречного шва, — маленький порез от бритвы, морщинки на лбу. Так вот, значит, он какой — мой неидеальный. Помню, мне сразу понравилось его лицо. Нарушенными пропорциями, отсутствием округлых линий… Оно настолько правильно мужское, что я много раз пыталась представить, как должна была выглядеть Полина, и не могла. Мое воображение было бессильно лишить Арсения мужественности. Пришлось утешать себя мыслью, что братья и сестры похожи далеко не всегда, и, должно быть, Каримовы именно тот случай.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
