В начале XIX века в России было создано Библейское общество, боровшееся за перевод Библии на русский язык и его распространение, однако в 1824 г. покровительствовавший обществу обер-прокурор Синода и министр просвещения А. Н. Голицын был уволен, а два года спустя было закрыто Библейское общество и практически изъят из обращения изданный им Новый Завет на русском языке (см.: Флоровский Г. Пути русского богословия. Париж, 1988. С. 147–234). Весьма вероятно, что комментируемая филиппика Кюстина навеяна информацией о враждебном отношении православных иерархов к переводу Ветхого Завета на русский язык, осуществленному Г. П. Павским и литографированному его учениками в 1838–1841 гг. (см.: Чистович И. А. История перевода Библии на русский язык: Репринт изд. 1899 г. М„1997. С. 133–207).
9
Комментарий рецензента журнала «Semeur» (20 сентября 1843 г.): «В этой истории не было бы ничего невероятного, если бы речь не шла о после: посол дождался бы конца литургии и заснул лишь после этого».
10
Д. Лиштенан отмечает почти дословное совпадение этой характеристики Николая I с той, какую дал ему анонимный автор статьи в «Revue de Paris» (1841, т. 25): «Да, это деспот; у императора Николая есть два совершенно разных лица, нимало между собою не схожих; я видел оба и хочу их описать. Тот, кто видел императора лишь однажды, его не знает. Это двуликий Янус: с одной стороны — мрачная воинственность; с другой — кроткое миролюбие» (цит. по: Liechtenhan. Р. 120).
11
Речь идет о тайном «Содружестве польского народа», ячейки которого были созданы Шимоном Конарским (1808–1839) на Украине, в Белоруссии и в Литве; в 1838 г. организация была раскрыта, и весной следующего года Конарского расстреляли (см. о нем: РА. 1870. Кн. 1. С. 241–263). Источником сведений Кюстина об этом тайном обществе, помимо французских газет, мог быть и князь Козловский, летом 1839 г. обсуждавший судьбу Конарского и страдания поляков с А. И. Тургеневым: «Конарский умер как герой, но погубил многих <…> они хотели типографиями приготовить умы к будущему возрождению <…> Нет семейства <в Польше>, которое не проливало бы слез, не оплакивало сына, либо обреченного на жизнь в изгнании, либо угнанного в солдаты <…> нищета повсюду крайняя <…> имения отбирают по первому подозрению» (РО ИРЛИ. Ф. 309. № 706. Л. 2 об., 6; подл, по-фр., кроме слов, выделенных курсивом; Тургенев пересказывает слова Козловского в своих письмах к брату от 4 и 10 июня 1839 г.).
12
Примечание Кюстина к третьему изданию 1846 г.; «Разве в одном из опровержений на мою книгу меня не называют якобинцем?»; имеется в виду Греч, утверждавший, что кюстиновские насмешки над единением императора и народа были бы уместны в устах бешеного якобинца, соратника Робеспьера, но звучат крайне странно в устах маркиза (Gretch. Р. 38–39).
13
Примечание Кюстина к третьему изданию 1846 г.: «Император уберег меня от этой беды».
14
Примечание Кюстина к третьему изданию 1846 г.: «В опровержение этого пассажа были написаны книги и произнесено немало речей, но истина рано или поздно всегда торжествует».
15
Реминисценция из басни «Волк и ягненок», где волчье правосудие исчерпывается формулой: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать» (пер. И. А. Крылова).
16
Из всего рассказанного Кюстином история княгини Екатерины Ивановны Трубецкой (урожд. Лаваль; 1800–1854) произвела на европейскую публику, пожалуй, самое сильное впечатление. 28 мая 1843 г. герцогиня де Дино записала в дневник: «В третьем томе <Кюстина> есть письмо княгини Трубецкой, последовавшей за мужем в рудники; оно прекрасно. Факты сами по себе настолько поразительны, что автору нет нужды сопровождать их эффектными фразами; он почувствовал это и, сделав свой стиль проще, лишь сильнее оттенил чудовищность финала этой драмы. Заключительная сцена, довершающая беспримерные злоключения героини, взволновала меня до глубины души» (Dino. Р. 276–277). Эпизод с Трубецкой получил дополнительную известность благодаря статье Жюля Жанена (Journal des Dubats, 26 июня 1843 г.), который саркастически сравнил триумфальную поездку в Россию итальянского тенора Дж. Рубини с поездкой княгини Трубецкой в Сибирь за осужденным мужем-декабристом (поездкой, о которой Жанен впервые узнал из книги Кюстина). История Трубецкой звучала так страшно, что представлялась некоторым европейским читателям невероятной; ср. запись в дневнике Варнгагена от 12 августа 1844 г.: «Рассуждал с ландграфом Гомбургским о Кюстине. Ландграф много ездил по России и во многом согласен с Кюстином, но историю с Трубецким он находит преувеличенною и говорит, что все это представлено в слишком ярких чертах» (РА. 1875. Т. 2. С. 352). Между тем Кюстин ничего не преувеличил, но, по-видимому, просто контаминировал два различных эпизода, один из которых произошел незадолго до его приезда в Россию, а другой — в то время, когда он работал над своей книгой: в начале 1839 г. Е. И. Трубецкая через родственников передала императору прошение о том, чтобы мужу ее по окончании срока каторжных работ было позволено поселиться в одном из городов Западной Сибири (ни подлинник этого прошения, ни его копии не выявлены), а весной 1842 г. декабристам было позволено поместить детей, рожденных в Сибири, в военно-учебные заведения или девичьи институты, но при условии, что дети утратят отцовские фамилии и получат новые, образованные от их отчеств; Трубецкой, Волконский и Н. Муравьев от этой «милости» отказались (см.: Павлова. С. 21, 25–26). Просьба княгини 1839 г. удовлетворена не была, и 24 июля этого года Трубецкой был отправлен на поселение в село Оёк, в 30 верстах от Иркутска. Сведения Кюстина восходят несомненно к устному источнику, скорее всего, к рассказам А. И. Тургенева, который пристально следил за судьбою «сибирских тружеников»: «Бедный Ник<ита> Муравьев переселен к Иркутску. <…> Дочь его не может выносить климата и больна. То же и с кн<ягиней> Трубецкой, которая просила за четырех дочерей» (письмо Н. И. Тургеневу от 16/24 августа 1839 г. — НЛО. С. 133); «Слышу, что сибирским труженикам хуже на поселении, чем прежде было на каторге, особливо к<нязю> Трубецкому. Жене отказано в Тобольске и поселены — за Иркутском, в деревушке, с бедными детьми и в отдалении от всех» (письмо Н. И. Тургеневу от 6/18 сентября 1839 г. — НЛО. С. 133). Все авторы антикюстиновских сочинений, сделав соответствующие оговорки («Я ни в малейшей мере не желаю преуменьшать несчастий княгини, которые, даже сведенные до истинных своих размеров, остаются весьма тяжкими». — Labinski. Р. 94), опровергали рассказ Кюстина. Греч утверждал, что княгиня Трубецкая никогда не просила дозволения воспитывать детей вне Сибири и, напротив, не желая расставаться с детьми, отказалась от этой милости (умалчивая о причине отказа — нежелании лишать детей фамилии родителей); Греч и Лабенский упрекали Кюстина в незнании того факта, что княгиня Трубецкая — урожденная Лаваль и связана родственными узами с семейством, о котором Кюстин повествует в другом месте книги (см. наст, том, с. 394); Шод-Эг полагал, что маркиз выражает сочувствие княгине высокопарно и неискренне и куда более натурально жалеет о заблудившемся жеребенке (см.: Gretch. Р. 80–81; Chaudes-Aiguлs. P. 346).
