Ему нужна передышка. Его большое тело тратит слишком много сил, запас которых и так истощен. Его старые раны стонали, а новые истекали густой кровью, от которой уже стал липким камень под ним. Боль пировала в его внутренностях, замедляя движения и усыпляя бдительность. Это было целое пиршество боли, на котором она вкушала от всех представленных яств, и она собиралась получить каждый кусок.
Но он не мог позволить себе остановиться. Передышка обратится смертью. Его противник невероятно верток и стремителен, он движется почти невесомо и, кажется, едва ли не парит в воздухе, уводя гибкое тело от удара и легко контратакуя своими грозными хлыстами. Он силен и его хватит надолго. Он невероятно скользок, как поток ветра, который пытаешься ухватить руками. Если бой затянется, все козыри будут на его стороне. Он просто вымотает Маана бесконечными атаками, обездвижит десятками мелких и глубоких ран. Их силы были слишком неравны. Маан мог победить только в скоротечном бою, одним решительным натиском, потому что для второй попытки уже не останется сил. Он понимал это, и это понимало его тело, но оно уже шаталось, точно пьяное, оно не было готово к подобному столкновению.
Когда в бою встречаются два зверя, более сильный побеждает более слабого. Так всегда было. Этот закон природы невозможно обмануть, как невозможно научиться дышать землей или пить воздух. Извечная данность, незыблемая для любого из миров. Можешь считать себя самым расчетливым, удачливым и хитрым, но есть вещи, которые тебе никогда не обмануть.
Гнилец ударил внезапно, как и прежде. Маан слышал свист его хлыстов, устремившихся к цели, но понимал, что не успеет отвернуться с их пути. Слишком много сил уже потрачено. Он опустил голову в тщетной попытке защитить лицо и выставил вперед правую лапу, прикрываясь ею. Он не надеялся блокировать хлесткий, достающий везде удар, но смягчить его, насколько это возможно. Кажется, это не очень хорошо получилось. Боль ошпарила его с нескольких сторон сразу, точно тело окунули в крутой кипяток, захрустела лопающимися костями, прервала ток крови в венах. Маан заглянул в черную пропасть, внезапно вставшую перед ним, но неимоверным напряжением силы и воли заставил себя отшатнуться от нее.
Вовремя.
Уловив момент его слабости, Гнилец подобрался ближе. Его узкое тело скользнуло бесшумной змеей, перетекая с места на место. У него не было ног или лап, его несли над землей сильные упругие хлысты, шевелящиеся и топорщащиеся в разные стороны. Со стороны могло показаться, что Гнилец движется в клубке змей. Но разглядывать его не было времени. Времени вообще осталось очень мало, и Маан ощущал каждую его уходящую каплю.
Гнилец поспешил. Подобрался слишком близко, видимо решив, что у Маана не хватит сил быстро восстановиться после нескольких сокрушающих ударов. И ловко добить.
Он был прав — сил у Маана не хватило. У него осталась лишь ненависть.
Когда он вновь услышал грозное шипение и увидел рядом зыбкий след рассеченного на лоскуты воздуха, тело среагировало само. Опустошенное, страдающее, полное липкой боли, оно все еще способно было бороться, и не собиралось умирать. Как Маана вела ненависть, так его вела животная жажда жизни, которая требует сражаться до самого конца. Маан вскинул лапу, и вовремя — ее обожгло текучим невидимым огнем. Обычно хлыст мгновенно убирался прочь, но в этот раз Гнилец позволил ему задержаться в ране, вероятно чтобы использовать в качестве точки опоры, высвобождая свои прочие конечности для удара. У Маана не было пальцев, но он давно привык обходиться без них. Он сжал руку в суставе, защемив хлыст, скользкий и холодный, как крысиный хвост. Ощутив это, Гнилец стеганул его сразу несколькими хлыстами, но поспешил, удары вышли не особо точными и лишь один или два достигли цели. Маан промахиваться не собирался. Он открыл пасть и впился в захваченный хлыст, тут же затрепетавший в хватке его зазубренных зубов.
Это было рискованно — пока его пасть была занята, Гнилец мог атаковать всеми прочими своими щупальцами, не опасаясь его главного оружия. Но зато он лишался главного — своей дьявольской верткости, делавшей его недосягаемым для Маана.
В близком контакте сила и опыт подчас могут преломить скорость и напор. И Маан собирался это доказать.
Он дернул хлыст на себя, подтягивая извивающееся тело, чьи конечности теперь вместо того чтобы наносить свои страшные секущие удары, трепетали, пытаясь впиться в землю и опорные стойки. Одно из щупалец оказалось слишком близко — и Маан раздавил его, ударив сверху тяжелой, как молот, лапой. Гнилец издал короткий свистящий звук, который мог означать и боль и ярость. Или и то и другое.
Но схватка еще не была закончена. Она только начиналась.
Удары градом посыпались на Маана и, встретив этот ослепляющий яростный напор, он даже отступил на шаг. Беспорядочно секущие удары были куда слабее предыдущих, но их было так много, что очутившийся в этом бесконечном свистящем вихре Маан на некоторое время потерял представление об окружающем. Его точно опустили в какой-то огромный миксер, где гибкие лезвия стегали его со всех сторон в таком сумасшедшем темпе, что тело не успевало оправиться от предыдущих, когда получало десяток следующих. Маан ощущал себя так, точно угодил в чудовищной силы шквал, полосующий его тысячами острых ледяных лезвий.
Удары хлыстов в десятках мест рассекли кожу на его лице, отчего глаза стало заливать кровью. Все его тело за несколько секунд стало одной огромной открытой раной, нестерпимо зудящей и посылающей в мозг огненные зазубренные копья нестерпимой боли.
«Держись, — попросил Маан свое тело, бывшее некогда большим и сильным, — Ты справишься, я тебя знаю. Ты просто держись». Он знал, что сейчас ничем не может ему помочь, единственное, что ему остается — понадеявшись на свою врожденную животную силу, постараться переломить этот вихрь вспарывающих кожу ударов — чтобы выиграть себе недостающие для последнего рывка секунды.
Запас живучести его тела и в самом деле был огромен. Даже полурастерзанное, оно продолжало повиноваться ему. Оно было куда надежнее и вернее хрупкого человеческого, которое одна случайная рана могла надолго вывести из строя. Оно собиралось сражаться до конца — каким бы он ни был.
Маан рванул щупальце на себя. Этот рывок оказался несоизмеримо более слабым, чем мог бы быть несколько минут назад, но и его хватило — извивающегося Гнильца подхватило с пола и швырнуло ему навстречу. Гибкие хлысты метнулись в разные стороны, силясь зацепиться за что-то, найти опору, но они упустили момент и теперь были почти беспомощны.
Они врезались друг в друга с такой силой, что грохот прокатился по тоннелю как предвестник обвала. Два огромных тела сшиблись и в какой-то момент стали единым целым. Гнилец сориентировался быстрее, чем рассчитывал Маан. Он и верно был молод и очень резв. Инстинкты хищника управляли им, безошибочные и точные, как посылаемые компьютерной программой импульсы. Вместо того чтобы попытаться оторваться от Маана, вернувшись к удобной ему дистанции боя, Гнилец поступил совсем иначе. Он приник к Маану своим длинным как у червя телом, из которого топорщились десятки постоянно двигающихся хлыстов, и вдруг сжал его в сильнейших объятьях, переплетя своими гибкими щупальцами. Он был вовсе не слаб и мягок, тело под чешуей казалось очень плотным, как одна сплошная окаменевшая от напряжения мышца. И сила его конечностей оказалась такова, что Маан явственно услышал хруст собственного тела, сдавленного в ужасных кольцах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
