В «Рыбаках» Григорович впервые выдвинул тему борьбы за существование как основу драматического стержня романа из народной жизни. Драматизм напряженной борьбы за жизнь и благополучие семьи, борьбы, окрашенной любовью к суровой природе родных мест, к дому, к привычной работе, к детям, ради которых совершается ежедневный подвиг тяжелого, подчас героического труда, трагедия вечной необеспеченности, страха разорения, который неотступно преследует труженика, и, наконец, самое разорение, на пороге старости, когда силы оставляют человека и работа делается непосильной, — вот трагедийные черты, лишающие эпопею Григоровича подлинного спокойствия, роднящие ее с глубоко эмоциональными повестями писателя конца 40–х годов. «Извечная» трагедия крестьянской семьи, как бы отвлеченная от условий крепостной действительности, здесь обретает некоторые характерные для эпохи признаки. Разрушение патриархально — семейных устоев рисуется на фоне роста новых, капиталистических отношений, которые заставляют старших сыновей Савинова покинуть родной дом, делают хозяином положения во всей округе темного дельца, трактирщика Герасима и вторгаются в дом старого рыбака в виде развращенного фабрикой батрака Захара. Григорович подробно, в очерковой манере, рассказывает о развитии промышленности в крае, однако в самом действии романа фабрика и «фабричные» выступают лишь как фактор, развращающий, растлевающий народ. Падению народной нравственности, по мнению Григоровича, фабрика способствует потому, что фабричный труд отрывает человека от благотворно действующей на него природы, приучает к поискам наиболее выгодной и легкой работы, а главное — лишает его семьи, бросает в фабричные бараки, где в грязи и тесноте ютятся массы вольнонаемных рабов, лишенных мало- мальски приемлемых бытовых условий. Носителем «тлетворного аморализма» фабричных в романе является Захар. В обрисовке Захара, так же как и в характеристике Григория и некоторых других персонажей романа, сказался новый для творчества Григоровича, но широко примененный им здесь принцип типизации.
Писатель исходит из представления о том, что кротость, мягкость и доброта сочетаются в народном типе с удалью и хищностью. Эти свойства присущи разным людям, и Григорович как бы делит ряд образов своего романа по их принадлежности к «кроткому» или «хищному» психологическому типу. Таким образом, у него проявляется предвзятый, метафизический взгляд на человеческую психологию, вследствие чего в ряде случаев он отвлекается от социальной природы характеров и приписывает своим героям врожденные, раз навсегда данные качества. Через весь роман проходят два героя — младший сын Глеба Ваня и приемыш Григорий — сперва мальчики, потом юноши, потом зрелые мужи. Григорий является разрушителем семьи, Ваня — ее хранителем. С первых страниц романа Григорович дает почувствовать, что характеру Вани свойственна «типичная» для патриархального крестьянства кротость, а что Григорий — «хищник». Достойный преемник Глеба Савинова, воспитанный в традициях крепкой патриархальной семьи, Ваня является послушным сыном, трудолюбивым работником, почтительным другом старика — соседа и его дочери Дуни. Он отговаривает отца от намерения сдать в солдаты Григория вместо него, ссылаясь на то, что «воля божья», чтобы по очереди шел он, сын Савинова, а не сирота — воспитанник. Ваня уступает свою невесту Дуню Григорию, которого она любит.
Григорий, незаконный сын непутевого горемыки Акима и легкомысленной солдатки, попавший в семыо Савинова уже озорным и злым мальчиком, с самого детства не обнаруживает ни к кому сердечной привязанности. Когда умирает Аким, Ваня плачет, жалея Акима, а Григорий огорчается, что Аким не успел ему дошить сапоги. Григорий не любит Глеба Савинова и не привязывается к его семье. Страсть Григория к Дуне, зверская и животная, сначала доводит девушку до позора, а затем делает ее несчастной, забитой и заброшенной женщиной. Эти «хищные» -
черты характера Григория автор постоянно подчеркивает, описывая и его наружность.
Сравнивая своих героев, Григорович писал: «Задумчивое, прекрасное лицо молодого рыбака сохраняло такое же спокойствие, когда он говорил с Гришкой, как когда оставался наедине. Черные, быстрые взгляды приемыша говорили совсем другое, когда обращались на сына рыбака: они горели ненавистью, и чем спокойнее было лицо Вани, тем сильнее суживались губы Гришки, тем сильнее вздрагивали его тонкие, подвижные ноздри. Он сам не мог бы растолковать, за что так сильно ненавидел того, который, пользуясь всеми преимуществами любимого сына в семействе, был тем не менее всегда родным братом для приемыша и ни словом, ни делом, ни даже помыслом не дал повода к злобному чувству» (У, 226).
Встретившись с фабричным парнем Захаром, Григорий быстро сближается с ним: «… сошлись они необыкновенно скоро. Есть какое‑то тайное, притягивающее сочувствие между родственными натурами. Захар был, конечно, уже зрелый плод в своем роде. Приемыш, сравнительно с ним, осуществлял только почку; но почка эта принадлежала тому же самому дереву, которое дало плод» (300).
Захар в романе характеризуется как хищник с «ястребиными глазами», развратник, вор, пьяница и негодяй. Таким образом, Григорович как бы подводит читателя к мысли, что фабрика лишь способствует развитию хищных натур, разрушающих патриархальную семью, а не порождает их. Такой натурой является, например, Григорий, никогда не бывавший на фабрике, но мечтающий о свободе от подчинения старшим в семье, о загуле, о «привольном» фабричном житье.
Кроткий, старый рыбак Кондратий говорит о Григории Глебу Савинову: «Судишь по себе, по своей душе судишь. Смотришь, и обознался: иной человек‑то хищнее зверя лютого» (344).
Такой принцип изображения характеров наносил серьезный ущерб произведению Григоровича. Он свидетельствовал об идейной ограниченности писателя, в сознании которого интерес и сочувствие к положению народа уживались со страхом перед ломкой традиций, сковывающих инициативу народа, недоверием к самостоятельным поискам новых форм жизни представителями массы. Григорович до некоторой степени приближался здесь к концепции Ап. Григорьева и кружка теоретиков почвенничества из «молодой редакции» «Москвитянина». Так, например, Ап. Григорьев считал, что в русской народной среде бытуют два типа — кроткий и хищный. Кроткий тип представлялся ему более национальным, более органичным для народа.
Нечего говорить о том, сколь резко подобный принцип характеристики героев противоречит реалистической образной системе романа, как остро ощущается идеализация и схематизм в изображении отношений Вани, Дуни и Григория на фоне правдиво и глубоко раскрытой драматической судьбы Глеба Савинова.
Однако есть в образе Вани и черты, придающие ему большую значительность. Образ Вани вносит в роман лирически звучащую тему привязанности народа к родным местам, активной любви к родине человека, своими руками создающего ее богатства.
Описывая уход из дому взятого в рекруты Вани, Григорович говорит о любви простолюдина к земле, обработке которой отдали всю свою жизнь его отец, дед и все близкие. Тема эта взволнованно и ярко звучит в финале романа. Несмотря на то, что героями произведения являются рыбаки, Григорович говорит именно о любви к земле, о властном влиянии этого чувства на человека, а в заключении романа, рисуя связь этого чувства с крестьянским трудом, дает праздничную, яркую картину покоса на берегу Оки. Чувства героя, возвратившегося на родное пепелище после длительного отсутствия, остро осознанная им любовь к родине присущи всем крестьянам. Поэтому автор не придает переживаниям Вани ничего специфически характерного для рыбака.
Роман заканчивается светлым аккордом — прекрасными описаниями природы, полей, лугов и зарослей, обрамляющих Оку. Подобные описания, по мнению Чехова, обеспечили прочное место Григоровича, как замечательного мастера слова, в русской литературе.[671] Русские пейзажи, увиденные как бы глазами любящего ее простого человека (Вани), заключая роман, придали ему светлое, оптимистическое звучание.
Тема органической связи простолюдина с родной землей, с ее природой, с которой он слит в своем труде и быте, проходящая красной нитью через роман «Рыбаки», стала одним из главных мотивов и второго большого романа Григоровича из народной жизни — «Переселенцы» (1855–1856). Одно из рассуждений Григоровича в романе «Рыбаки» как бы предвосхищает проблематику «Переселенцев»: «Мне довелось раз видеть, как семейство пахаря, добровольно отправляясь в плодородные южные губернии, прощалось с своим полем — жалкими двумя десятинами глинистой, никуда почти не годной почвы. Я в жизнь не видал такого страшного прощанья, таких горьких слез. Мать родная, прощаясь с любимыми детьми, не обнимает их так страстно, не целует их так горячо, как целовали мужички землю, кормившую их столько лет. Они оставляли, казалось, на этих двух нивах часть самих себя» (261–262).
