— Если известны группы крови матери и ребенка, можно точно установить, какая должна быть группа у предполагаемого отца?
— Я совсем забыл, что ты все схватываешь на лету. Да, именно так. Впрочем, я не слышал о том, что Ландштейнеру удалось доказать свою теорию.
— В таком случае мы заплатим доктору Ландштейнеру, чтобы он ее доказал.
Только тут Три-Вэ осознал, что перед ним сидит очень богатая женщина, которая может себе позволить субсидировать науку.
Но вдруг Три-Вэ охватила неуверенность, что случалось с ним всегда, когда нужно было проверить теорию практикой.
— Насколько я помню, — произнес он, — отцовство может быть доказано лишь примерно в пятидесяти случаях из ста. К тому же, Амелия... что, если Тесса все равно откажется поверить в то, что я ее отец?
Амелия нахмурилась.
— Мы расскажем ей об этом только в том случае, если ответ будет — Бад.
Три-Вэ растерянно уставился на нее. Что она только что сказала? Неужели у нее могут быть хоть какие-то сомнения в том, что они неразрывно связаны друг с другом через Тессу?..
— Ты... Ты хочешь сказать, что желаешь их союза? — спросил он.
— Так или иначе, они отказываются расстаться. При чем тут мои желания?
— В таком случае какой смысл в экспертизе с Ландштейнером?
Кажется, она не расслышала вопроса. Или предпочла его не расслышать.
— Тесса часто болела. Ее кровь тщательно изучалась. У доктора Уоллвью обязательно должны сохраниться записи об этом. Нам незачем посвящать ее в наши планы. Насколько я поняла из твоих слов, для анализа понадобится ее кровь, моя и твоя. И доктор Ландштейнер.
Три-Вэ поднял глаза на красную черепицу крыши, едва различимую за листвой деревьев. Над Паловерде — про себя он никогда не называл это место Гринвудом — висело белое облако. То, что задумала Амелия, не панацея, но если молодые люди как-то прознают про эти анализы — если их вообще удастся сделать, — то результат окажется слишком жестоким ударом для Тессы, а для его сына станет настоящей Голгофой.
— Нет! — проговорил он.
— Нет?
— Не надо обращаться к доктору Ландштейнеру. Амелия, ты тоже питаешь к Кингдону теплые чувства. Сейчас ему трудно, он сомневается. Но сомнения — тоже надежда. Пока нет ясности, он может надеяться.
— Ты так уверен в том, что она твоя дочь?
— Разумеется.
— Почему?
— По одной простой причине: Бад не способен...
— Бад способен! Однажды он уже зачал ребенка!
Три-Вэ захотелось узнать об этом поподробнее: каким образом это удалось Баду и когда? Но у него не хватило духу спросить. Он принялся расхаживать возле скамьи, потом остановился.
— В той статье о группах крови не приводилось каких-либо доказательств и... — путаясь, заговорил он.
Амелия подняла на него взгляд темных глаз. Он не был ледяным, а только недоуменным.
— Я тебя не понимаю, — сказала она.
— Кингдон... Это убьет его. Я не могу этого допустить.
— Ведь для него же мы это и затеваем! Если выяснится, что они родные брат и сестра, он никогда не узнает о нашем эксперименте!
— А если узнает!
— На самом деле именно ты не хочешь этого! — прошептала она. Теперь ее взгляд стал холодным.
Мороз пробежал у него по спине.
— Помнишь, перед смертью папы я как-то спросила тебя о различных видах долговых расписок. Тогда ты не смог мне ответить. Сейчас ты об этом больше знаешь?
— Разумеется, — пробормотал он.
— Ты до сих пор мой большой должник, Три-Вэ.
Ее лицо окаменело, солнечный свет подчеркивал мертвенную бледность ее скул и подбородка. Три-Вэ неотрывно смотрел на эту гордую женщину и чувствовал: сейчас он услышит то, что боялся услышать почти три десятка лет.
Сжав руку в кулачок, она поднесла его к горлу.
— Презираю себя за то, что напоминаю тебе об этом долге, но не могу иначе. — Она медленно опустила руку, словно сказанное далось ей с трудом. — Три-Вэ, ты овладел мной против моей воли. Это было страшное унижение. Это разрушило дорогие для меня отношения с Бадом. Ты бросил тень сомнения на ребенка, которого я хотела всем сердцем! — она опустила ресницы, но тут же снова подняла на него неумолимые глаза, которые вселяли в него страх. — Ты разлучил меня с Бадом. Ты причинил нам обоим такую боль, которую даже не можешь себе представить. Не хочу опять ворошить старое, просто скажу, что то время было для меня не из легких. Потом я предпочла молчать, хотя должна была говорить. Вместо меня все сказала Юта. И тогда с Бадом случился сердечный удар. О Боже! Я думала, что это убьет его! Я думала, что он умрет!
— Амелия! — надтреснутым голосом произнес Три-Вэ. — Ты думаешь, я не казнил себя за это тысячу раз?!
— Тогда ты должен сделать то, что я скажу.
— Если Кингдон узнает о результатах анализа, это может убить его.
— Или спасти, — возразила она. — Неужели ты не хочешь попытаться спасти его?
— Тесса твой единственный ребенок! Неужели это для тебя не доказательство?
— Ты мой должник, Три-Вэ. Ты мой должник!
Она поднялась с лавки, взяла его под руку, и они пошли к дому. Когда она коснулась его, чувство самоуничижения, от которого Три-Вэ бросало то в жар, то в холод, приобрело оттенок физического удовольствия. На гордом лице Амелии было каменное выражение, появляющееся всегда, когда она была наиболее уязвима. Это была Амелия, которая много лет назад, один-единственный раз в жизни, на какую-то минуту или чуть больше, принадлежала ему. Три-Вэ чувствовал, как ее пальчики сжимают его руку через ткань рукава.
— Ты всегда завидовал Баду, — сказала она. — Завидовал, жаждал и жаждешь отнять все, что ему принадлежало и принадлежит. Его друзей, его способности, его тело. Этот дом! Меня! Тебе невыносима мысль о том, что моя дочь тоже может оказаться его дочерью!
Он потрясенно уставился на нее. Крупный, с понурыми плечами мужчина с седой бородой. Его карие глаза были полны боли. Он смотрел в лицо этой хрупкой женщине, оказавшейся таким знатоком человеческой психологии.
— Все это правда, — закончила она.
Он не ответил. В ту минуту он понял только одно: любовь для него не безликое, абстрактное понятие. У его любви имелось имя, которое отчетливо звучало в его мозгу, повторяемое на все лады — Амелия, Амелия, Амелия...
Он решил уступить. Не из-за горькой справедливости ее упреков и обвинений, а потому, что Амелия значила для него все в этой жизни.
Но желание уберечь Кингдона от беды осталось.
— Я попытаюсь связаться с Ландштейнером, — сказал он и тут же отвернулся, чтобы она не увидела его слез.
Она отпустила его руку и тихо произнесла:
— Я не хотела пенять тебе прошлым, Три-Вэ. Но мы никак не можем понять друг друга А Кингдон... Он так несчастен, и я думаю, есть шанс... — Она замолчала и после паузы добавила: — Тесса должна была узнать об этом гораздо раньше. Я постоянно виню себя за свое молчание. Он кивнул.
