Чутким к Вельяминову оказался и начальник сельхоза Ростовцев. Понимая, что после такой болезни парню долго с киркой и лопатой не протянуть (заключенные рыли мерзлую землю), он перевел его санитаром в центральный лазарет. Будучи там, Вельяминов узнал, что его мать посадили вторично, и от отчаяния он попытался вскрыть себе вены. К счастью, его спасли, а когда он поправился, не стали добавлять новый срок (за саботаж) к прежнему.
На Урале после сельхоза по совету одного из заключенных Вельяминов пошел в самодеятельность. Потом он два года (1948–1949) работал в джазе, который обслуживал лагеря Краснотурьинского района. Затем худрук самодеятельности Валерий Федорович Валертинский пригласил Вельяминова сыграть Макферсона в спектакле «Русский вопрос». Эта постановка имела большой успех, за что и Валертинскому, и Вельяминову начальство сбросило почти полгода отсидки.
9 апреля 1952 года, получив еще полгода зачетов, Вельяминов был выпущен на свободу. Он вернулся в Москву, но поскольку оба его родителя продолжали сидеть, а родная сестра жила впроголодь со своей семьей, Вельяминов не смог нигде прописаться и уехал в Абакан, где поступил в тамошний театр. В течение последующих двух десятилетий он сменил еще несколько театров в разных городах страны.
Слава пришла к Вельяминову в феврале 1972 года, когда на телевизионные экраны вышел сериал «Тени исчезают в полдень», где он сыграл главную роль – убежденного большевика Захара Большакова. Спустя четыре года ему присвоили звание заслуженного артиста РСФСР, хотя мытарств с присвоением было много – судимость Вельяминова у многих вызывала опаску. С еще большим трудом ему присвоили следующее звание – народный артист РСФСР.
Вспоминает П. Вельяминов: «Я заполнил анкету. Проходит месяц, я работаю. Начальник отдела кадров „Мосфильма“ как-то просит зайти: „Петр Сергеевич, вы сидели?“ – „Да, сидел“. – „С вас снята судимость?“ – „Да, снята“. – „Но вы не реабилитированы?“ – „Нет“. – „Знаете, давайте сделаем так: вы напишете заявление, а мы со стороны „Мосфильма“ сделаем ходатайство“. – „А разве реабилитация не автоматически дается?“ – „Что вы! Снятие судимости – это просто справка, которая дает возможность рассмотрения положения о паспортах. А реабилитация – это признание судебной ошибки…“
И я пишу заявление, отношу, потом прихожу и вижу, у кадровика рот перекривился. Говорит: «Знаете, Петр Сергеевич, мы же не знаем, за что вы сидели. Мы вам напишем объективку: на „Мосфильме“ с 1974 года, сыграл то-то и т. д.» Злой, бешеный, униженный до предела, я все-таки еду на угол проспекта Калинина. А там, в приемной Президиума Верховного Совета, люди сидят на полу, многие по квартирным делам. Хлопочут за мужей, сыновей… Какой-то мрачный тип спросил меня, по какому делу я, и прямо при мне стал читать мое заявление… Так закрутилась машина, и лишь через два с лишним года мне наконец выдали свидетельство о реабилитации. Потом дали звание народного артиста РСФСР…»
В тюрьму… за красоту
Татьяна ОКУНЕВСКАЯ
В 40-е годы Татьяна Окуневская считалась одной из самых, как теперь принято говорить, сексапильных актрис советского кинематографа. Но именно ее красота и сыграла с ней злую шутку: на нее «положил глаз» сам Лаврентий Берия. В конце 1945 года, когда Горбатов уехал в качестве журналиста на Нюрнбергский процесс, Берия обманом заманил красавицу актрису в свой особняк на улице Качалова. Сама она так описывает тот день: «Оказалось, мы сразу не едем в Кремль, а должны подождать в особняке, когда кончится заседание. Входим… Накрытый стол, на котором есть все, что только может прийти в голову. Я сжалась, я сказала, что перед концертом не ем, а тем более не пью, и он не стал настаивать, как все грузины, чуть не вливающие вино за пазуху. Он начал есть – некрасиво, жадно, руками, пить, болтать, меня попросил только пригубить доставленное из Грузии „наилучшее из вин“. Через некоторое время он встал и вышел в одну из дверей, не извиняясь, ничего не сказав… Явившись вновь, он объясняет, что заседание „у них“ кончилось, но Иосиф так устал, что концерт отложил. Я встала, чтобы ехать домой. Он сказал, что теперь можно выпить и что, если я не выпью этот бокал, он меня никуда не отпустит. Я стоя выпила. Он обнял меня за талию и подталкивает к двери, но не к той, в которую он выходил, и не к той, в которую мы вошли, и, противно сопя в ухо, тихо говорит, что поздно, что надо немного отдохнуть, что потом он отвезет меня домой. И все, и провал. Очнулась: тишина, никого вокруг…
Изнасилована, случилось непоправимое, чувств нет, выхода нет, сутки веки не закрываются даже рукой…»
Не менее влиятельным ухажером актрисы был и тогдашний министр госбезопасности СССР Виктор Абакумов. Но ему не повезло: когда в гостинице «Москва», во время одного из приемов, он полез к ней целоваться, она влепила ему пощечину. Правда, тогда она не знала, кем в реальности был этот человек. Он же ей этого не простил. 13 ноября 1948 года Окуневскую арестовали по статье 58.10 – антисоветская агитация и пропаганда. Ей инкриминировали: во-первых, в доносе некоего Жоржа Рублева (это был псевдоним гэбэшного стукача) говорилось, что Окуневская, встречая Новый год под Веной, в особняке маршала Конева, подняла тост за тех, кто погибает в сталинских лагерях, во-вторых, в Киеве на съемках картины «Сказка о царе Салтане» актриса в перерыве между съемками посетила кафе на Прорезной и там подняла тост со словами: «Все коммунисты – лживые и нечестные люди».
Кроме этого Окуневской припомнили и связь с врагом – югославским послом Поповичем. Во время ареста никакого ордера ей предъявлено не было, актрисе показали только короткую записку: «Вы подлежите аресту. Абакумов».
После 13 месяцев содержания в одиночной камере, где ее подвергали не только изнурительным допросам, но и избиениям, Окуневскую вновь привели в лубянский кабинет Абакумова. По ее словам, в тот день стол шефа госбезопасности ломился от различных яств, которые испускали такой аромат, что ей, похудевшей до 46 килограммов, стало плохо. Абакумов видел это и, наверное, считал, что сопротивление гордой женщины сломлено. Таким образом он одержал уже не одну победу. Когда он попытался обнять Окуневскую, та, как и во время их первой встречи, влепила ему пощечину. Этим она собственноручно подписала себе приговор. По приговору суда ее осудили на 10 лет и отправили в один из лагерей в Джезказгане (таких лагерей она затем сменит еще четыре).
Лагерная «эпопея» Окуневской длилась более четырех лет. Вроде бы не много по меркам того жестокого времени, однако так может показаться только обывателю, никогда не хлебавшему лагерной баланды. За эти годы актриса несколько раз была на грани голодной смерти, однажды чуть не умерла от гнойного плеврита. И каждый раз, когда над ней нависала опасность, какое-то чудо отводило беду в сторону. Но самое удивительное то, что только в лагере Окуневская внезапно встретила свою первую и единственную в жизни любовь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
