Тогда главный зверь посмотрел наконец на охотника, притаившегося у дверей, и говорит ему:
– Теперь ты знаешь, что делается с теми, кто погиб на охоте или в набеге. Мы превращаем их в саблезубцев.
* * *
Крытые конные носилки неспешно двигались в полуденную землю. Дорога вилась между холмами, заросшими лесом. Потом они поедут степями. А затем, как обещал царевне Аюне провожатый, вдали покажутся горы – настоящие горы, в сравнении с которыми все эти холмы – лишь мозоли на теле земли. Вот как раз там, у подножия этих гор, начинались владения ее треклятого «нареченного».
Идти до них было еще очень неблизко. Царевна тосковала. Дорога казалась ей унылой, совсем как ее будущность. Аюна, чуть приоткрыв тканый полог, рассматривала однообразные холмы, вздымавшиеся то слева, то справа. «Когда я буду бежать отсюда, надо запомнить путь…»
Она резко одернула себя. Нет, разумеется, бежать она не будет!
«Я сама вызвалась принести эту жертву. Отступать и уж тем более бежать мне не годится. Я дочь Ардвана. Кровь взывает сохранять величие даже в беде…»
Она вздохнула, прикрыла глаза, убегая мыслями в прошлое. Перед ней вставала ее последняя встреча с Аорангом, когда он уезжал в горы мохначей искать Аюра. Тогда они и предположить не могли, что расстаются навсегда!
Сердце Аюны разрывалось от любви и боли. Если бы они только знали, что все так пойдет! Если бы Аоранг сказал тогда – бросай все, бежим… Но что-то внутри будто ожгло ее пощечиной. «Не сметь! – твердило это нечто. – Ты уже как-то уступила порыву чувства, и вот теперь смерть расправила крылья над державой отца. И сам повелитель Аратты был убит – по твоей вине!»
– Ты лучшее, что было в моей жизни, но я не могу, я должна забыть тебя, – шептала Аюна, не в силах больше удерживать слезы. – Я царевна! Если бы я только родилась в простой семье, у нас все было бы иначе… Уверена, я не проживу долго в Накхаране. Я умру от тоски, и моя тень вернется к тебе…
Аюна мотнула головой, стараясь отогнать привязчивое воспоминание. Позади слышались негромкие голоса слуг, бредущих рядом с возами. Дюжина воинов охраняла растянувшуюся вереницу людей, упряжных и вьючных быков и мулов. Киран не расщедрился даже на то, чтобы приставить к дочери покойного государя жезлоносцев – заявил, что те понадобятся ему в столице.
– А ты все грустишь, моя госпожа?
Янди на тонконогом муле подъехала к носилкам. Аюна посмотрела на девушку с невольной завистью. Хорошо Янди – пусть у нее ничего нет, зато она может выбрать себе такого мужа, какого пожелает!
Новую служанку приставил к ней Киран, заявив, что юная вендка не только смышлена, но и обучена сражаться и в случае необходимости сумеет защитить ее. Смелая и веселая девушка понравилась Аюне; они часто болтали о том о сем, и незаметно для себя царевна начала относиться к ней как подруге.
– Не думаю, что высокородный Ширам будет доволен, увидев заплаканными твои прекрасные глаза!
Аюна фыркнула и резким движением утерла слезы:
– Он может получить мое тело, но…
– Ну да, конечно. Но искру твоей души он не получит, верно?
Янди криво ухмыльнулась, отчего ее тонкое лицо приобрело очень недоброе выражение.
– Если ты и впрямь желаешь победить своего победителя, не давай ему знать, что поражение тяготит тебя.
– Это как?
– Очень просто, моя госпожа. Ты говоришь о душе? У накхов тебя не поймут. У них мечи имеют души и змеи имеют души, а вот у людей дело обстоит иначе. Так что Ширам не будет посягать на твою душу. Полагаю, что и тело твое ему не очень-то нужно…
– Как ты смеешь? – нахмурилась Аюна. – Я дочь государя!
– Мертвого государя.
– Какая разница? Или от этого потускнела моя божественная сущность? Или честь, оказанная Шираму, стала меньше?
Янди усмехнулась еще неприятнее. Она помедлила с ответом, явно подбирая слова, но ответить царевне она не успела. Из-за кустов, тянущихся по склону ближнего холма, вылетело три дюжины легких оперенных стрел. Затем позади растянувшейся вереницы послышался оглушительный дикий вой и перекрывающий его боевой клич.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Венды! – крикнула Янди, натягивая поводья и выхватывая один из дротиков, закрепленных у луки седла.
И тут же со всех сторон, будто муравьи из нор, полезли бородачи с топорами и копьями в руках. Один из них, рослый, широкоплечий силач, сразу бросился к конным носилкам, легко оттолкнул загораживающую их девушку и протянул руку к Аюне.
Янди не сопротивлялась. Она будто сама порхнула в сторону, быстро ухватила врага за волосы, собранные в пучок, резко подняла их и как ни в чем не бывало вогнала в затылок воина длинную граненую бронзовую заколку.
– Спасайся, царевна! – воскликнула она, разворачивая мула навстречу неприятелям.
Аюна замерла, пытаясь нащупать лежавшие где-то тут лук и колчан со стрелами. Вот миг назад она видела их, а сейчас они будто пропали! Она шарила ладонями по стенам. Вдруг носилки резко накренились. Сзади послышалось беспомощное ржание. «Коня убили», – обреченно поняла Аюна, падая на бок. Краем глаза она видела, как пара вендов, стянув Янди с седла, тащат пленницу в кусты.
«Ну вот и конец», – подумала она.
В этот миг над ее головой прозвучало резкое, как удар доской:
– Эту к вождю!
Глава 10. Золотое дитя
Всю дорогу, с самого начала пути, Аюр размышлял, не совершил ли он большую ошибку. Не напрасно ли он поверил словам Невида, не зря ли согласился ехать с ним на север?
«Мое место в столице. Мой долг – спасать страну, а не бросать ее на растерзание заговорщикам!» – эта мысль точила его, не давая покоя. Но воспоминание об убийцах-вурсах и почему-то особенно – о взгляде Кирана у погребального костра остужало царевича. Что он может против врагов? Один, почти без поддержки?
«Спасение Аратты – не здесь, – твердил ему Невид. – Если хочешь найти верный путь, следуй за мной. Здесь, в столице, тебя ждет только смерть».
Разве он был не прав?
«Прав, – мысленно соглашался с ним Аюр, трясясь в крытом возке по бесконечно длинной северной дороге. – И я не хочу умирать напрасно… Но я еще вернусь – во главе войска, с верным Ширамом по правую руку!»
Вслух он, конечно, ничего подобного Невиду не говорил. У Северного храма явно были свои замыслы на его счет. Об этом ему еще расскажут, когда они прибудут в главный храм Белазоры, – так говорил Невид. Дескать, только там Аюр сможет обрести нечто такое, что поможет ему спасти Аратту.
«Что ж, послушаем, что они предложат и что захотят взамен», – думал Аюр, стараясь мыслить как государь. Северный храм был влиятельной силой, особенно в Бьярме и сопредельных землях. В столице его, однако, называли оплотом богохульников, и, судя по возмутительным речам старца, – ой не зря. Но сейчас царевичу было не из кого выбирать союзников. Порой ему казалось, что он умер тогда вместе с отцом и вознесся к Исвархе в священном пламени погребального костра. А тот, кто едет сейчас в возке вместе с этим многознающим, но, кажется, немного безумным жрецом, – какой-то совсем другой Аюр…
«Пусть северные жрецы мне помогают, хоть они и искажают веру Исвархи, – решил он в конце концов. – А уж потом, когда я доберусь до накхов и у меня будет войско…»
Ну и, кроме того, путешествие было весьма занимательно. Великая Охота, несмотря на все неудачи и несчастья, пробудила в царевиче любознательность, о которой он прежде и не подозревал. За каждым холмом или рощей ждали новые открытия. Даже несмотря на то, что поначалу, когда небольшой отряд то и дело проходил через городки и селения, Невид и Аюр прятались в возке. Царевич целыми днями смотрел по сторонам из-за полуопущенных занавесей, и скучать ему было некогда.
Уже на третий день путешествия отряд вышел на берег великой реки Ратхи, что рождалась на восточных горах и, вбирая в себя притоки, текла к морю на далеком юге. Дальше они не мешкая двинулись вдоль ее гористого берега по хорошей дороге с плотной, набитой множеством повозок колеей к северу – в лесной край, называемый Бьярмой.
