– Чего вам? – спросил Озимов.
– Мы от обчества, – сказал старший.
– Не от общества, а от бунтовщиков! – рявкнул на него подоспевший Возвышаев.
– Это старухи у нас бунтовали… то есть кормушки поломали. А мы закон блюдем.
– Блюдете закон! А кто сельсовет разогнал? – вынырнул опять из-за Ежикова Доброхотов.
– Они сами разбежались…
– Вы зачем пришли? – спросил Возвышаев сердито.
– Мужуки нас послали… Поскольку вы митинг собираете, вот и надо бы поговорить.
– Приходите на митинг, вот и поговорим, – сказал Ашихмин.
– На митинге какой разговор? Там речи произносят, – ответил старший и опять слегка наклонил голову. – Пожалуйте, которые начальники, в Совет. Поговорить надоть. Тады и на митинг все придем.
– У них заправляет всем беглый кулак Звонцов. Не ходите! – сказал Доброхотов.
– Никакой он не кулак, – отвечал мужик. – Он в селькове работал. Он выборный.
– Он дом свой сжег! – торопился Доброхотов, но его не слушали.
– А если мы не придем? – спросил, усмехаясь, Ашихмин.
– Тады и мы не придем.
– А! Слыхали? Как вам это нравится?
– Ладно, поговорим. Пускай ваши сюда приходят, – сказал Возвышаев.
– Вы их заарестуете, и никакого разговора не выйдет.
– Чего с ними лясы точить? – загремел Возвышаев. – Арестовать как бунтовщиков!
– Воля ваша… – Мужик уже не кланялся; брови его сошлись на переносице, и черные дробинки зрачков в упор нацелились на Возвышаева. – Тады и митинг нечего созывать. Берите всех подряд – и дело с концом.
– Молчать!
– Не горячись, Никанор Степанович. – Ашихмин взял за плечо Возвышаева и, поглядывая на Озимова, словно ища у него поддержки, сказал: – Надо идти. Это в наших интересах. Может, пойдем?
– Я готов, – ответил Озимов.
– Возьмите с собой милиционеров, – сказал Возвышаев.
– Ни в коем случае! Разговор должен быть доверительный. По душам. Так я вас понял? – спросил Озимов мужика.
– Так точно. Они ждут вас в Совете.
– Едем! – сказал Ашихмин.
– Кадыков! – крикнул Озимов. – Давай сюда!
Мужик удовлетворенно вздохнул, как конь после выпряжки, надел наконец шапку и сказал, обращаясь к Озимову:
– Надо бы церкву открыть, товарищ начальник. Обедню отслужить. Ноне масленица, народ просит.
– Это можно, – поторопился Озимов, чтоб Возвышаев не успел отказать. – Только уговор – сперва на митинг, а уж потом обедню служить.
– Само собой, – сказал мужик.
– Где ключи?
Ежиков вынул из кармана шинели целую связку ключей на медном кольце и, тряхнув ею, передал мужику.
Подбежал Кадыков.
– Лошадь еще не распряг? – спросил его Озимов.
– Нет.
– Возьми с собой человека и вот по этой записке, – Озимов передал ему бумажку начпрода, – поедешь в магазин и получишь тридцать килограммов рыбы на завтрак. И по пути завезешь нас вот с Ашихминым в сельсовет.
– Есть! – сказал Кадыков. – А кого взять еще?
– Вот хоть учителя, – сказал Возвышаев.
– Нет, я не могу! – испуганно отпрянул Доброхотов. – У нас личная вражда…
– С кем, с Кадыковым? – удивился Озимов.
– Там, в селе… – махнул рукой Доброхотов и судорожно передернулся. – Я прошу вас… Не могу…
– Ладно. Пусть Тима-избач съездит, – сказал Ежиков. – Он знает, где продавец живет.
Кадыков в момент обернулся с лошадью, все седоки попрыгали в кошевку и поехали.
На селе – толпы народу, будто на базаре или в ожидании выноса покойников, – смотрят сумрачно, нехотя дорогу уступают, молчат. И только ребятишки суматошной стаей носятся вокруг них и пронзительно кричат:
– Ты, татарин гололобый, не ходи чужой дорогой…
– Коммунист, коммунист… вместо дела один свист…
– Ну и село… Прямо кулацкое гнездовье, – негодуя, качал головой Ашихмин и плевал на дорогу.
Озимов мрачно молчал, а Тима-избач, прикрываясь варежкой, тихонько посмеивался.
Возле Совета, над крыльцом которого на палке трепыхался красный флаг, Ашихмин с Озимовым слезли. К ним навстречу тотчас вышли на крыльцо два мужика в нагольных полушубках, но без шапок и, придерживая растворенной дверь, стояли, как часовые, возле косяков до тех пор, пока не прошли Ашихмин с Озимовым.
В сельсовете за мощным двухтумбовым столом из мореного дуба, притащенного из барской усадьбы, сидело еще четверо мужиков; один из них, в центре, был в добротном суконном пиджаке с серым смушковым воротником, чернобородый, с открытым и дерзким взглядом смоляных цыганских глаз. Он и указал рукой на стоящие венские стулья у стены, приглашая вошедших:
– Прошу садиться!
– Вы, должно быть, Звонцов? – спросил его Озимов, присаживаясь.
– Да, ен самый, – ответил с усмешкой, гордясь и собой, и вызывающим тоном своим.
– Говорят, вы свой дом сожгли?
– Чепуха! Он сам сгорел, и дыму не было, – Звонцов глянул на друзей своих, играя желтоватыми белками, и те дружно засмеялись.
– А еще будто вы оказались в беглых кулаках? – продолжал спрашивать Озимов, не обращая внимания на смех.
– Откуда вы это взяли?
– Говорят…
– Говорят, что в Рязани пироги с глазами, их ядят, а они глядят, – бойко ответил Звонцов, и напарники его опять засмеялись. – Чепуха все это. Дом у меня сгорел, это верно. Я в те поры в лесу был… Приехал, поглядел на пепелище да утерся. Ну какой же я кулак, если у меня ни кола ни двора? Жил две недели у кума Степана, в лесу. Вот, мужики позвали меня в Веретье. Хотят председателем Совета сделать. Изберут – буду работать, ежели вы утвердите.
– Значит, вы и проект решения подготовили? Ловко! – сказал Ашихмин. – А где же ваша партийная организация? А Совет? Или у вас их не было?
– Были да сплыли. Их корова языком слизнула, – ответил Звонцов, и за столом опять засмеялись.
– Что-то вы больно веселые, – сказал Озимов. – Не рано ли смеяться? Кабы плакать не пришлось.
– А нам теперь и смех, и слезы – все вместе с вами делить придется.
– Как это – с нами делить? – спросил Ашихмин.
– А так. Сумеем договориться – вместе посмеемся. Не сумеем – плакать будем и мы, и вы.
– Думаете, мы пришли, чтобы плясать под вашу дудочку? – усмехнулся Ашихмин. – А если мы просто посмеемся над вашими условиями?
– Потом же и плакать будете, – ответил Звонцов. – Вместо митинга будет буза. Справиться с такой оравой мужиков вы не сможете. Придется войска вызывать… И думаете, вас по головке за это погладят? Посадят вас за подрыв авторитета Советской власти. А нам терять нечего, окромя своих цепей. Дак вы согласны говорить с нами?
– Ладно, – сказал Ашихмин. – Какие ваши условия?
– Очень простые. Поскольку Совет наш оказался никудышным, мужики просят сделать перевыборы. Сегодня же.
– Чем же неугодны вам члены сельсовета? – спросил Ашихмин, недовольно кривясь.
– А всем. Алексашин хвастун и помело. Кто его к своей палке привяжет, тот и делает с ним что хочет, может пол подметать, а может заставить и по мордасам бить. Энтот все сделает, как скажут. А учитель Доброхотов – подлец и предатель-иуда. Через его доносы пять семей ни за что ни про что выслали. Что ему наши мужики? Он чужой. Ему в начальники хочется выйтить, а нам слезьми своими приходится оплачивать его охоту. Так что им полный расчет дали мужики.
– Но вы же их сами выбирали?
– Э, нет, – сказал Звонцов. – Этих не выбирали. Мы в двадцать шестом году выбирали… Вот по этой инструкции ВЦИК, подписанной товарищем Калининым. – Звонцов вынул из ящика стола тоненькую сшивку журнальных листов и подал ее Озимову. – Может, помните такую?
– Известная, – сказал Озимов, передавая брошюру Ашихмину.
– Выбрали тогда в сельсовет толковых мужиков, и все были довольны. А через год понаехали от вас какие-то представители, наших всех посымали, а этих поставили…
– Вы-то и за этих сами голосовали? – спросил Озимов.
– Э, нет. Не сами. Нам их навязали силой, – ответил Рагулин. – Приехал из уезда представитель этой самой… избирательной комиссии. Список нам прочел и говорит: «Вот за этот список и голосуйте. Сразу за всех!» А мы говорим: «Не хотим за всех сразу. Это все шаромыжники». Тогда он разогнал собрание. Пять раз собирал и пять раз разгонял нас. Потом объявили полсела лишенцами, ну, остальные испугались и проголосовали за этот список.
– А в этой инструкции прямо сказано – лишенцев не должно быть, – сказал Звонцов.
– Она устарела и даже запрещена, – бросая на стол инструкцию, сказал Ашихмин.
– Это ее троцкисты требовали запретить. А теперь самих троцкистов разогнали. Значит, инструкция правильная, – стоял на своем Звонцов.
– Против нее Карпинский выступал, заведующий деревенским отделом «Правды», – сказал Ашихмин.
– Давайте не спорить, а говорить по существу, – сказал Озимов. – Что вы предлагаете?
– Вот именно! – подхватил Звонцов. – Бог с ней, с этой инструкцией. Вы видели, что на селе творится? Успокоить надо народ. Вот мы и предлагаем – ноне же собрать сход и выбрать новый сельсовет.
