никому, даже Лене, Полине или Шиго. А во-вторых, сейчас наша тайна — как последний удерживающий фактор. Расскажем — и проблемы накроют нас здоровенной лавиной.
— Я не думаю, — Бен замолкает, чтобы дожевать и вытереть губы салфеткой, — что станет так уж плохо.
— Ты не думаешь, а я — знаю. Напоминаю, — стучу костяшками по своему виску. — Я вижу будущее.
— Но не всё подряд же.
— Ладно, спишем всё на чуйку профессионального защитника. Что? Против этого лома нет приёма?
Бен корчит рожицу недовольства с высунутым языком. Победа за мной, но радоваться как-то не хочется. Слава предложила нам рассмотреть вариант поведать всему штабу, откуда мы пришли, после того, как правда так не вовремя вскрылась при Власе и причинила боль им обоим. Говорит, мол, больше не хочет, чтобы любимые люди смотрели на неё так разочаровано.
Вот только лично я больше боюсь стать изгоем или, ещё что хуже, подопытном кроликом. На абстрактных весах жизненного опыта вскрытый череп явно перевешивает разбитое сердце.
В кармане вибрирует телефон. Пока достаю его, в груди теплится надежда увидеть входящий по имени «мама» или «папа», но вместо этого — красное сердечко и смайлик огня.
— Шиго, — объявляю я Бену, демонстрируя ему дисплей.
— Отвечай.
Только и успеваю нажать зелёную кнопку и сказать «Привет», когда мне в ответ летит целый поток слов, в основном совершенно не связанных между собой и в большинстве своём наполовину русских, наполовину на языке огненного народа.
— Так, стоп! — кричу я, пытаясь перебить феникса на другом конце провода. — Давай по существу.
— Приезжай, — просит Шиго на выдохе. — Я сейчас очень зла и боюсь сжечь съёмную квартиру к, как вы говорите, чёртовой матери.
— Я с Андреем.
— Лучше без него, если только ты не предлагаешь попробовать что-то новенькое.
— Поняла. Буду через десять минут.
Отрубив звонок, гляжу на Бена. Виноватым взглядом его не проймешь, и в этом мы оба осведомлены на практике. Поэтому я достаю из кармана кошелёк, а из него сторублёвую купюру.
— Ты знаешь, что друзей не меняют? — возмущённо спрашивает Бен. — К тому же, сто рублей? Это вот так ты оцениваешь наши отношения?
— И я тебя люблю, Прохоров, — бросаю на прощанье.
Хватаю стаканчик с кофе, легко шлёпаю ладонью по козырьку Беновой кепки и покидаю кофейню. Это не выбор между другом и любовью, нет. И я сейчас себя не успокаиваю. Просто, зная Шиго, её наверняка что-то страшно расстроило, а потому это выбор между моим одним расстроенным близким и другим, но менее грустным.
* * *
Шиго позволяет себе задержаться в кровати в моих объятьях. Всего лишь до тех пор, правда, пока её дыхание не восстанавливается — а на это ей, как фениксу, требуется чуть больше минуты, пока я, даже несмотря на хорошую физическую подготовку, чувствую бешеные удары своего сердца в груди ещё некоторое время.
— Надо придумать, как избавить тебя от этого, — произносит Шиго. Садится на край кровати. Тянется к оставленному (точнее, сорванному мной) на полу шёлковому халату. — Так продолжаться больше не может.
Качаю головой, неотрывно следя за сборами Шиго. Она окончательно поднимается на ноги, повязывает пояс халата на талии. Идёт к зеркалу, попутно прихватывая ленту для волос и расчёску с прикроватной тумбочки.
— Ты плохо спишь, у тебя постоянные мигрени. Знаешь, насколько с таким режимом дня сократится твоя жизнь?
Приподнимаю плечи ровно для того, чтобы сказать, что меня это мало волнует, а потом снова плюхаюсь в подушки. Здесь их много. Одеяло тонкое, односпальное, поэтому именно они заполняют больший периметр кровати.
— Оно и видно, — Шиго не собирается оставлять попытки прочитать мне нотацию. — Ничего, я попрошу Лукаса, чтобы он поговорил с отцом. Если не заручимся его помощью, то хотя бы узнаем, кто ещё может её оказать.
— Вот только Эдзе давай не будем сюда приплетать, он уже и так постарался — будь здоров, — ворчу я.
Шиго бросает на меня через отражение в зеркале быстрый удивлённый взгляд. Потом, кивнув, будто что-то отмечая в своей собственной голове, говорит:
— Всё время забываю, что Миллуони — это не его настоящее имя.
— Я вообще не думаю, что в нём есть хоть что-то настоящее, кроме желания навариться на всём подряд.
Шиго закатывает глаза, но меня не отдёргивает. Защищать отца она никогда в жизни не станет — эта роль в их семье, как я уже успела заметить, отведена Лукасу, почему-то до сих пор продолжающему не замечать очевидных недостатков Эдзе.
Быстро провожу ладонями по лицу, убираю мешающие волосы. Не хочу думать об Эдзе и о прочих перипетиях. Хочу смотреть на Шиго и наслаждаться тем, что вижу. Её пальцы быстро перебирают волосы, заплетая их в причудливую косу. Утренняя Шиго — это не огненный феникс, не дочь Верховной и не потенциальная будущая правительница. Утренняя Шиго — это шёлковый халат, спадающий с одного плеча, это поцелуи в шею, это кофе с добавлением особого «секретного ингредиента», который на вкус напоминает соль и пьётся мною практически насильно, но о чём я, разумеется, молчу, чтобы не расстраивать её.
Сейчас Утренняя Шиго принадлежит мне лишь потому, что обычная Шиго однажды вечером оказалась слишком слабой, чтобы устоять перед возможностью начать всё сначала.
Четвёртый второй шанс, как сказала она. Четвёртый — и последний.
Ну, это мы ещё посмотрим.
Ведь я уже точно знаю, что мы предназначены друг другу: я видела прошлое, будущее, видела те уголки истории, которые увидеть было недозволенно никому, и в каждом мире, в каждом времени мы были вместе.
— Но мы же здесь сегодня собрались не для того, чтобы обсуждать мои дела, — говорю я, растягивая последние слова из-за настигнувшего врасплох зевка. — Так что давай, вещай. Я вся во внимании.
— Понятия не имею, о чём ты говоришь.
— Я знаю, что ты желаешь заняться сексом вместо завтрака только тогда, когда тебя с утра успевает что-то вывести из себя.
Шиго молчит. Заканчивает с волосами. Резко оборачивается и кидает в меня расчёску, при этом выдерживая на лице всё то же стоически равнодушное выражение.
— Неправда, — сообщает она.
— На прошлой неделе ты вытащила меня с тренировки, потому что Лукас купил подарок Зоулу на день рождения, не посоветовавшись с тобой.
— Это был единичный случай.
— А, так мне вернуться к перечислению всех остальных?
Шиго надевает домашние тапочки, которые находит под батареей. Приоткрывает окно, впуская в комнату прохладный зимний воздух и заставляя меня поёжиться.
— Ты останешься на чай? — спрашивает, будто это не очевидно.
— Конечно. Вот только с кровати не встану, пока ты мне всё не расскажешь.
