служилые с туземцами.
В 1702 году полуполковник Левашов, идучи с отрядом мимо
городка Кишенки, послал туда приказание, чтоб его встречали с
хлебом-солью и с дарами, и он за то не станет трогать их города.
Кишенцы послушались, вышли к нему с возами, наполненными
хлебом, гусьми, курами, напитками и еще поднесли ему <в
почесть> 15 талеров деньгами. Левашов все это принял, но, противно
своему обещанию, вошел в город и расположил там свой отряд: его ратные люди объедали жителей, обожгли у них подворки, овины, разорили огороды. Так прошло несколько дней. Выходя
из Кишенки, Левашов кишенцам <дал руку> (т. е. обещал), что
уже теперь не будет им разорения. Однако, дошедши до Перево-
лочны, он послал назад в Кишенку взять у тамошних жителей
плугов и волов и не прислал их назад, а бедные кишенцы
принуждены были сами ехать за Днепр и выкупать за чистые талеры
своих волов. При этом, когда один кишенец напомнил
полуполковнику, что великий государь так делать не велит, Левашов чуть”
не проколол его копьем и кричал: <Полно вам, б… дети, хохлы
свои вверх поднимать! Уж вы у нас в мешке!> Другой начальник, Скотин, шел через порубежные днепровские города, и бывшие в
его отряде ратные люди в городах и за городами людей били, с
ножами на них бросались, иных, как татары, в неволю брали (в
вязеню держали), а когда козацкие начальные люди пошли к нему
с поклоном, то он велел ударить в барабаны, чтоб их не слышать, и затем приказал прогнать их бердышами. В Кереберде во время
ярмарки в день св. Онуфрия московские служивые люди, плывя
по Днепру, пристали к берегу и стали с своих суден торговать
вином, а так как продажа вина там была на откупе, то жители, по настоянию арендарей, ходили просить <москалей>, чтоб они
перестали торговать и понесли к ним хлеб-соль, но <москали>
бросились на них с дубинами и копьями, а некоторых, схватив, увели к себе на суда, как пленных, и потом пустили, обобрав, чуть не голыми, да еще обрезали им волосы в знак бесчестия. В
том же 1702 году гетман писал в приказ, жалуясь огулом на
ратных людей, которые, проходя через города и села Полтавского
полка, бесчинствовали, забирали в качестве подвод лошадей и не
ворочали иначе, как взявши с хозяев взятку, а становясь во
дворах, совершали над малороссиянами всякие неправды, поругания, 17* 515
грабежи и даже убийства. <Что между нашими людьми и
приезжими москалями драк бывает, того и описать невозможно!> -
выражается в донесении гетману один козацкий чиновник.
Не только в Гетманщине, но и за ее пределами, как уже мы
видели, прорывались такие же грубые выходки великороссиян над
малороссиянами. В Путивльском и Рыльском уездах
великороссийские помещики заманивали на свои земли малороссиян, искавших селитьбы, а потом домогались, чтобы те поступали в число
их крепостных, и <побивали их жестоким мучительством>. По
жалобам, которые беспрестанно присылались от гетмана в приказ, царь в 1701 году дал подтвердительный указ воеводам <с великим
подкреплением, буде вперед малороссийским людям от
кого-нибудь станется обида от воеводского или полковничьего недосмотра
и за то начальным людям быть в казни и в вотчинах отписаны
будут>. Но и после такого строгого царского указа в январе
следующего 1702 года в Комарницкой волости (Орловской губ.) крестьяне били и бесчестили посланца самого гетмана, отправленного
к царю, и ехавших с ним малороссиян: по жалобе на то царь
приказал произвести розыск, и тех, которые признаны будут
виновными, сослать в Сибирь с женами и детьми.
Такие-то явления располагали опасаться народного волнения
в Украине, если запорожцы задумают повторить Петриково дело.
Были признаки, заставлявшие гетмана и старшин полагать, что
теперь посольство отзовется к подобному событию иначе, как было
несколько лет тому назад. В конце 1702 года гетман созвал
полковников и сделал им такой вопрос: следует ли совокуплять полки
с тем, чтобы не допускать запорожцев до вторжения. Все
полковники дали такой ответ: <Если совокуплять полки, то на
оставленных козаками местах скорее могут вспыхнуть бунты между по-
спольством, потому что там не будет начальства. Лучше
расставить на приличных местах два или три полка, а остальные
полковники пусть остаются с своими полковыми старшинами в
своих полках и пусть наблюдают, какое влияние на поспольство
будут производить вести о запорожских злоумышлениях, сам же
гетман с компанейцами и с охотными козаками будет стоять в
Гадяче и смотреть на неприятельские обороты, чтобы чинить
военный промысел по мере надобности>. Гетман побудил и киевского
митрополита с своей стороны послать к запорожцам пастырское
увещание не вступать в связи с неверными и не поднимать
оружия на единоверных братии, жительствующих в Гетманщине и
в слободских полках. Сам гетман отправил запорожцам послание, уверял, что никто не думает нарушать их вольностей, указывал
на печальные последствия междоусобий в Правобережной
Украине, где столько городов, сел обращено в пепел и где столько
жителей погибло от меча или взято в неволю, убеждал запорожцев
516
жить в союзе и дружбе, покоряться властям и обещал
ходатайствовать за них перед царем. На такое послание кошевой Горде-
енко снова отвечал гетману резкою и грубою выходкой.
Нужно было во что бы то ни стало умиротворить Украину, тем более что события на правой стороне Днепра, где русский
народ вступил в открытую борьбу против польского панства, волновали левобережных малороссиян и возбуждали их к побегам за
Днепр с намерением биться там против извечных врагов всего
малороссийского народа. Одобцять такую борьбу не было тогда в
видах русского государя, который с тогдашним польским королем
и с Речью Посполитою вступил в союз против шведов. Нельзя
было притом не иметь в виду и того обстоятельства, что соперник
и враг царя Петра, шведский король, с каждым днем приобретал
успех в Польше, отторгал от польского короля на свою сторону
польских панов, манил их обещаниями усмирить правобережных
украинцев, бунтовавших против панства, перенести войну на
левую сторону Днепра и привести весь малороссийский народ в
прежнюю покорность польской Речи Посполитой. При таких
угрожающих слухах неблагоразумно было оставлять запорожцев в
раздражении против московской власти. Гетман получал сведения
о польских делах уже не от вестовщиков, которые выбирались из
людей всякого звания, а прямо от польского коронного гетмана
через нарочно присланного посланца. Тогда московское
правительство решило отправить в Сечу стольника Протасьева с
выговором запорожцам за их бесчинства, но вместе с тем объявить
им прощение от царя по ходатайству за них гетмана и киевского
митрополита. Задержанных по поводу разбойнического нападения
на греческий караван указано было освободить и отпустить.
Царский посланник Протасьев .прибыл в Батурин в апреле
1703 года, а 1 мая прибыли туда же отпущенные из Москвы
запорожцы, атаман Герасим Крыса с товарищами. Этот Крыса, отбывший несколько лет в заточении за бесчинства с запорожской
братиею, стал тогда в большом уважении у запорожцев, и гетмана
извещали, что Крысу думают избрать кошевым атаманом.
Вместе с Протасьевым отправил гетман в Сечу своего
генерального асаула Скоропадского. Они прибыли в Сечу 5 мая.
Протасьев раздал привезенное обычное царское жалованье.
Запорожцы поблагодарили и назначили раду 7 мая на праздник
Вознесения. Тогда на раде запорожцы объявили, что не хотят
присягать государю, пока не будут снесены городки, построенные
на Самаре и на Днепре. Как ни убеждал их царский посол
<отложить новоизмышленные противные слова> и произнести
присягу, как ни уверял, что городки построены для охранения
малороссийского края и от них Запорожской Сече никакой трудности
не будет, запорожцы твердили все одно и то же: <Когда городки
517
снесут, тогда мы и присягу принесем>. 8 мая послы уехали, не
окончивши дела, а по отъезде их в Сече кричали, что надобно
идти на Украину и убить гетмана.
Но запорожская удаль, так сказать, разменялась на мелочь и
не в силах будучи затевать важное дело - идти в Украину и
поднимать народ против властей - ограничилась частными
