Ремарка традиционно была проигнорирована.
— Застрелили Баева. И я был шикарно прав. Только Баев расстался с сослуживцем, он сразу улетел на небо, — вдохновенно пел лейтенант Андрюшкин. — Но не один, а в обнимку с нарядом полиции. Ещё десятка честных граждан в реанимации. Так сказал человек-полковник.
— Ни хрена себе! — Гоголев затянулся тлеющей стороной сигареты.
— Товарищ подполковник, я вас прошу о личной просьбе! – твердо сказал лейтенант Андрюшкин.
Гоголев проплевался полусгоревшим пеплом.
— Замолвите за меня словечко перед Чудачкиным?.. Чтобы именно я повез «Груз – 200» на родину Баева. Я никогда не был в Сибири и очень-очень хочу там побывать!
— Что!? – охренел Гоголев.
— Хочу в Сибирь! Очень вас прошу! – Аристофан повесил на лицо фирменную улыбку.
Николай Николаевич улыбнулся в ответ. Он улыбался в жизни мало и поэтому фирменной улыбки не выработал. Андрюшкин улыбнулся ещё фирменней, а потом подмигнул Гоголеву и его не фирменной улыбке.
Капитан взял младшего лейтенанта за уши, приблизил свою улыбку к его улыбке и мягко сказал:
— Аристофан, ты – остолоп!
Улыбка у подчинённого соскочила. Он насуплено сказал:
— Товарищ подполковник, я вас люблю.
— Ты тоже педик!? – сощурил улыбку Гоголев.
На этом все улыбки иссякли.
— Я вас люблю, как крутого командира! – серьёзно заявил Андрюшкин. — Я сам не терплю педиков, коими являются Активин и Пассив. И вам я прощу все обиды, кроме одной! — не называйте меня остолопом. Да-да… я знаю, что я — толстый, некрасивый и не очень умный тип. И у меня писечное недержание по ночам. Но я не остолоп.
Аристофан нежно высвободил свои уши, и с печальными глазами отошел прочь.
Гоголев лирично смотрел вслед:
— Пожалеть его, а?
10. Эпопея с рисунком
Ранним утречком Жора стоял перед столом Михал Михалыча, в его рабочем кабинете. Мордовороты с косой саженью в плечах — Тима и Люсьен, в статусе «охранников Жоры», замерли по бокам.
Главарь мафии скабрезно пил пунш, положив ноги на стол с ноутбуком.
— Здравствуй, Жора, — босс рыгнул хмуростью. — Я слушаю тебя.
— Что именно вы хотите знать, Михал Михалыч!? – заискивающе спросил помощник.
— Жора! Ты понимаешь, что увешан косяками как новогодняя ёлка, но не знаешь, какой именно косяк меня — твоего доброго босса, интересует. Так?
— Вы правы, Михал Михалыч!
Шеф легко вскочил и посадил помощника в своё кресло, а сам встал за его спинкой и учинил разборку. Голос был наполнен грозной велеречивостью:
— Первое! Ты довёл до банкротства мой банк «Столичный капитал» и теперь его продадут за копейки паразитам-капиталистам. Однако мы знаем, что ты не финансист, а зиц-председатель. Поэтому я не требую отчёта от тебя.
Бледные щеки номинала налились животворящим румянцем.
— Второе! Армейские дезертиры застрелили моих мордоворотов и грабанули мои пятнадцать миллионов, что были собраны для обмена на кокаин. Этой операцией руководил тоже ты.
— Михал Михалыч! — косячник дернул трясущейся задницей.
— Сиди, где сидишь, не дергай испуганной жопой, и слушай.
Жора попытался сделать зад менее бздливым, а когда это не получилось — постарался им хотя б не дергать.
— Выходка дезертиров – досадная Случайность. И значит здесь ты тоже ни при делах, — вновь успокоил шеф.
— Михал Михалыч, когда вы найдёте дезертиров — то они пожалеют, что вы их нашли! — страстно проплакал Жора.
Босс вышел из-за спинки кресла и встал на то самое место, где Жора стоял изначально — между мордоворотами. Потом он вкрадчиво рявкнул:
— Если грабёж инкассаторов – Случайность, то исчезновение рисунка в данный формат не рулит ну никак! Это тщательно спланированная тобою акция, Жора! Несмотря на тщательность, я её просчитал! Доска стоит полтора миллиона! И ты должен поделиться со мной, куда её затарил после кражи! И тогда я тебя прощу! Обещаю!
* * *
В кабинет Михал Михалыча без стука вошел человек в атласном стихаре и бархатной митре. Ноги обнимали сафьяновые ичиги, во рту торчала сигарета. Это был митрополит Кирилл (ныне патриарх). Он встал у порога, развернул свиток и возгласил нараспев:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Рисунок, он же «Икона Спасителя», представляет из себя дубовую доску прямоугольной формы размером сорок на двадцать сантиметров. На иконе изображен Иисус Христос – сын Бога. Согласно заключению научной экспертизы икона принадлежит кисти неизвестного мастера первой четверти XVII века.
Церковник вышел также незаметно, как и вошел. Оставив после себя запах вонючего дыма дешёвого табака.
* * *
— Исчезновение рисунка — это реально чудо, Михал Михалыч! Зуб даю, что я не имею к пропаже… — преданно запискал помощник.
— Тима и Люсьен! Отведите Жору в Тайную Комнату и отрежьте ему одно половое яйцо. Одно! — босс поднял назидательный палец. — Заранее пригласите врача-лепилу. После действа пусть лепила рану сразу зашьёт. После снова приведите Жору ко мне.
Мордовороты вразнобой подняли мощные указательные пальцы и синхронно поманили «подопечного» к себе.
— Михал Михалыч! — чуть не сдох от страха косячник. — Разрешите мне подумать здесь и сейчас! Я не в курсе, где доска, но до пределов напыжу мозг!..
Спустя 23 минуты.
— …Дай-ка, Жора, я озвучу реноме, — размышлительно молвил Михал Михалыч, бегая по кабинету. — Если отбросить никчемные междометия, твои дурацкие заверения в честности, и несуществующую в природе мистику, то получится следующее… После моей подставы на столичном пустыре ты принёс рисунок к себе на квартиру. Ему предстояло ночевать там всего одну ночь, а в квартире кроме тебя, девятилетней женщины и охранника никого не было. Поэтому ты посчитал, что доске ничего не угрожает. Я прав?
Помощник со страстной честностью посмотрел на своего властелина:
— Она не женщина, она моя дочка Мила!
В ответ шеф велеречиво сплюнул, и продолжил:
— Ты сказал им «Привет», кинул рисунок на диван, сам залез на унитаз и сидел там полчаса. Когда ты вышел из толчка, то женщина втерла тебе фразу: «Мол, папа, я готовлю тебе ужин-кушанье, как раз режу лук. Но твоя кухонная дощечка неудобная, принеси завтра новую».
— Ваша угроза лишить полового яйца заставила мозг работать, и я вспомнил странные слова дочки!
Главарь сделал вид, что не слышал. А если слышал, то ему до фени.
— Ты отказался от кушанья, поцеловал Милу в лобик и завалился спать, так как перебздел на пустыре. И твои нервы просили покоя. Утром ты продрал глаза, шасть, а рисунка нет. Ты дал дюлей охраннику. Тот оказался дюленепробиваемым и заявил, что здесь ни при делах. Ты ему почему-то поверил и решил, что доска самостоятельно удрала вследствие Божественного Вмешательства.
Помощник сделал подобострастное лицо:
— Михал Михалыч! Вы всё развели точно до мелочей!
— Остался пустяк: узнать, где ныне живет рисунок. И решать эту задачу будешь ты, Жора. Здесь и сейчас!
— Скорее всего, дочка выбросила непригодную ей доску в мусорное ведро...
Михал Михалыч вплотную подошел к Жоре, сел к нему на колени и нежно положил крепкие руки на его тонкую шею:
— Родной мой, я ведь не только добрый босс. Но и честный. Сейчас ты с моими мордоворотами поедешь к себе на квартиру. Достанешь из мусорного ведра мои полтора миллиона и привезёшь сюда. Тогда, выполняя обещание, я тебя прощу и даже не выгоню!..
Под любящим взглядом босса – помощник безоглядно брякнул:
— Михал Михалыч, боюсь, его уже нет…
— Чего нет? – шеф от удивления чуть не сломал подчинённому шею.
— Мусорного ведра, — захрипел Жора, сетуя на свою безоглядность. – То есть, ведро есть, но мусора… Кхе. Сегодня ко мне приходила домработница Василина. Она всегда приходит по пятницам. Вот это баба, Михал Михалыч!.. Вот это грудь у Василины! Вы бы видели её грудь! Какие соски, а мякоть…
