жениться на мне! – простонала Клеменция, закрывая лицо руками.
– Ах, только не плачьте, мадам, – сказала Эделина. – Скоро ужин, и вы не можете показаться на люди в таком виде. Надо умыть лицо.
Эделина принесла таз холодной воды и зеркало, намочила полотенце и отерла щеки королевы, а заодно поправила ее растрепавшиеся белокурые волосы. Делала она все это мягкими движениями, в которых чувствовалась покровительственная нежность.
В эту минуту лица обеих женщин отразились рядом в зеркале – одинаково бело-розовые, с теми же большими голубыми глазами.
– А ты знаешь, мы похожи, – заметила королева.
– Большего комплимента мне еще никогда не делали, а уж как бы мне хотелось, чтобы так оно и было, – ответила Эделина.
И столь велико было волнение этих двух женщин и так велика потребность их в дружбе, что супруга короля Людовика X и его бывшая любовница в невольном порыве потянулись друг к другу и обнялись.
Глава V. Вилка и скамеечка
Высоко задрав подбородок, улыбаясь и переваливаясь по-утиному, Людовик X в накинутом на ночное белье беличьем халате вошел в спальню Клеменции.
Он с удивлением заметил, что королева просидела весь ужин с непривычно мрачным, рассеянным видом; казалось, она даже не слышала обращенных к ней слов и отвечала на вопросы с запозданием; но король не особенно-то встревожился. «Настроения женщин подвержены таким переменам, – подумал он. – А подарок, который я нынче утром приобрел для нее, сразу же вернет ей веселое расположение духа». Ибо Сварливый принадлежал к числу мужей, лишенных воображения, которые придерживаются не слишком высокого мнения о женщинах и считают, что любая их обида проходит от подарка. Поэтому-то он и явился к Клеменции с самым любезным, на какой только был способен, видом, держа в руке небольшой продолговатый ларчик, на крышке которого был выбит герб королевы.
Но, увидев Клеменцию, стоявшую на коленях на скамеечке перед образом, он смутился. Обычно королева заканчивала вечерние молитвы до его прихода. Людовик махнул ей рукой, что означало: «Не обращайте на меня внимания, молитесь с миром» – и остался стоять в углу комнаты, смущенно вертя в руках ларчик.
Текли минуты; Людовик подошел к кубку со сладостями, стоявшему на столике возле постели, и с хрустом разгрыз драже. Клеменция все еще не подымалась с колен, и Людовик счел, что время тянется чересчур медленно. Он приблизился к супруге и только тут заметил, что она не молится. Клеменция молча смотрела на него.
– Глядите, душенька, – начал он, – поглядите, какой я вам приготовил сюрприз. О нет, это не драгоценность, просто редкая вещица, изобретение одного золотых дел мастера. Поглядите-ка скорее…
Он открыл ларчик, вынул оттуда какой-то блестящий предмет с двумя заостренными кончиками, и Клеменция, преклонившая колени на своей молитвенной скамеечке, испуганно отшатнулась.
– Нет-нет, душенька, – засмеялся Людовик, – не бойтесь, этим человека ранить нельзя; это особая вилка для груш. Посмотрите, какая прекрасная работа, – добавил он, кладя на деревянную скамеечку вилку с двумя стальными острыми зубцами, вделанными в рукоятку из слоновой кости с золотыми инкрустациями.
Людовик почувствовал досаду: королева и впрямь не проявила особого интереса к его подарку и не оценила новизны предмета.
– Она изготовлена, – продолжал он, – по поручению мессира Толомеи, который заказал ее у одного флорентийского ювелира. Говорят, во всем мире существует не больше пяти таких вилочек, и вот мне захотелось, чтобы и у вас тоже была одна, чтобы вы не пачкали ваши хорошенькие пальчики, когда едите фрукты. Это как раз предмет для дам; никогда мужчины не осмелятся, да и не научатся пользоваться этим ценным орудием, разве только наш обабившийся Эдуард Английский, мой зять, у которого, по слухам, тоже есть вилочка, и, представьте, он не стыдится пользоваться ею за столом.
Рассказывая Клеменции эту забавную историю, Людовик надеялся отвлечь ее от печальных мыслей. Но его попытка не удалась. Клеменция даже не пошевелилась и по-прежнему пристально глядела на мужа; никогда еще она не казалась ему такой прекрасной с распущенными золотыми волосами, падающими до пояса. Темы для дальнейшей беседы решительно не находилось, и Людовик прибег к последнему ресурсу.
– Ах да, – продолжал он, – мессир Толомеи как раз сообщил мне, что его юный племянник, которого я посылал к вам в Неаполь вместе с Бувиллем, окончательно поправился и скоро приедет в Париж. В каждом своем письме к дяде он превозносит доброту, которую вы к нему проявили.
«Да что с ней, в конце концов? – думал король. – Даже не поблагодарила». Будь на месте Клеменции любой другой человек, Людовик уже давно бы впал в ярость, но ему не хотелось доводить дело до первой супружеской сцены. Он овладел собой и снова попытался завести разговор.
– Думаю, что на этот раз положение в Артуа уладится, – заявил он. – Я очень рад, что дело улаживается. Встреча в Компьене, куда вы так мило согласились меня сопровождать, принесла желанные результаты, и вскоре я соберу Большой совет, дабы вынести окончательное решение и заключить договор между графиней Маго и ее баронами…
– Людовик, – вдруг прервала его Клеменция, – отчего скончалась ваша первая супруга?
Людовик подался вперед всем телом, как будто ему нанесли удар под ложечку, и с минуту ошалело глядел на Клеменцию.
– Она умерла… она умерла, – произнес он, нервно двигая руками, – умерла от грудной лихорадки, от которой задохнулась, как мне передавали.
– Людовик, можете ли вы поклясться в этом перед Богом?
– В чем я должен клясться? – Сварливый повысил голос. – Не в чем мне клясться. Чего вы добиваетесь, что хотите знать? Я вам сказал то, что сказал, и прошу этим удовольствоваться, больше вам знать нечего.
С этими словами он торопливо зашагал по опочивальне. Шея, открытая до ключиц глубоким вырезом ночной сорочки, побагровела; большие тусклые глаза заблистали тревожным блеском.
– Не желаю! – заорал он. – Не желаю, чтобы со мной о ней разговаривали! Чтобы никогда не разговаривали! А уж вы – во всяком случае! Запрещаю вам, Клеменция, хоть когда-нибудь произносить в моем присутствии имя Маргариты.
Приступ кашля прервал его вопли.
– Можете ли вы поклясться мне перед Господом Богом, – повторила Клеменция, и голос ее был отчетливо слышен во всех уголках опочивальни, – можете ли вы поклясться, что ее кончина совершилась без вашей воли?
Гнев у Людовика обычно затемнял разум. Вместо того чтобы просто отрицать факты или скрыть смущение притворным хохотом, он яростно выкрикнул:
– А если бы и так? Уж кому-кому, а вам меня упрекать совсем не пристало. Это не моя вина, во всем виновата Мария Венгерская!
– Бабушка? – пробормотала Клеменция. – При чем тут моя бабушка?
Сварливый понял, что совершил оплошность,
