Конечно, в плане такой диверсии, какую предлагал Багратион, всегда можно усмотреть оттенок авантюрности (который, впрочем, обычно перестают усматривать, если замысел предприятия приводит к успеху). Можно перечислить множество уязвимых сторон его затеи — ведь его армия оторвалась бы ог своих тылов, источников и путей снабжения, потеряла бы коммуникацию с 1-й армией. Но забегая вперед скажем, что в июне — июле 1812 года армия Багратиона оказалась при отступлении от Волковыска именно в таком положении на своей собственной территории! Она, в сущности, тоже не имела тылов и баз обеспечения, фактически произошел разрыв коммуникаций с 1-й армией — связь между армиями поддерживалась порученцами, каждый раз делавшими огромный крюк, чтобы не попасть в лапы к врагу.
Что же касается снабжения войск всем необходимым, то, как известно, было три способа обеспечения армий провиантом: его брали из магазинов, везли с собой в обозах или «добывали» у местных жителей широко распространенным «французским маниром», то есть «реквизиционным способом»21. Огорченный местный житель получал на руки некую квитанцию, по которой в будущем (после победы!) можно было получить денежную компенсацию, а порой и такой справки ограбленному не давали. Багратион мог рассчитывать пополнить свои запасы за счет противника: наполеоновские войска имели в Польше значительные магазины и склады продовольствия, оружия и снаряжения. Содержимое этих магазинов и складов могло дать армии Багратиона в избытке то, в чем она нуждалась: муку, сухари, водку, медикаменты, порох, заряды и даже ружья, причем отличного качества, — известно, что уже в первых боях под Смоленском русские солдаты стремились захватить прежде всего французские (льежские) ружья, которые были значительно совершеннее и легче произведений тульских и сестрорецких оружейных заводов22.
Как бы повели себя поляки в этой ситуации? Может быть, Багратион был прав, когда писал об «усмирительном» эффекте предполагаемого рейда как для поляков, так и для других подневольных союзников Наполеона, вроде пруссаков, австрийцев и саксонцев, которые медленно, со скрипом, но все-таки выдвинули свои корпуса к русской границе
Впрочем, что теперь гадать! Государь ничего не ответил на предложение Багратиона, а пересылая его письмо Барклаю, написал: «Вместо этой прекрасной диверсии, которая представляется мне если не невозможною, то во всяком случае опасною и которая лишила бы Первую армию помощи 2-й, гораздо лучше бы он поступил, немедленно предприняв предписанное ему движение (на соединение с 1-й армией. — Е. А)»23.
Между тем угрозу подобной диверсии со стороны русских чувствовал прежде всего сам Наполеон, хотя знал, как с этим бороться. 10 июня 1812 года он писал своему начальнику штаба маршалу Бертье из Данцига: «В то время как противник начнет наступательные операции, которые не дадут ему никаких выгод, ибо по самым здравым рассуждениям он уткнется в Вислу, он проиграет несколько маршей; левый фланг нашей армии, который перейдет Неман, навалится на его правое крыло раньше, чем он сумеет предпринять контрмеры. Если же противник не произведет никаких перемещений, король (Жером. — Е. А.) должен угрожать Гродно и Белостоку. Но обший план все равно таков, чтобы, уступая им территорию на нашем правом фланге, выдвинуть левое крыло вперед»24. И все же в первые дни наступления Наполеон был настороже и держал в уме возможность встречного удара одной из русских армий.
Словом, главнокомандующему 2-й армией, не получившему одобрения своего плана диверсии, предстояло действовать по приказу № 316, а именно: искать противника и ударить ему во фланг или тыл, а при невозможности этого отступать на Минск и Борисов.
Шагом марш!
Вскоре и в Главной квартире поняли, что исполнить приказ № 316 в полном объеме армия Багратиона не сможет. Платову и Багратиону послали новый приказ, под номером 320. Он был сочинен в развитие предыдущего и предполагал, что возле местечка Свенцяны состоится генеральное сражение25; поэтому корпусу Платова надлежало двигаться туда через Лиду и Сморгонь «денно и нощно», тревожа при этом тылы противника. Багратиону же было предписано отходить на Минск и Борисов, имея «в виду, чтобы неприятель не мог отрезать вам дороги через Минск к Борисову»26.
Получив 17 июня в Волковыске приказ № 320, Багратион на этом основании объявил по армии свой приказ. В нем были суровые слова об обязательности «слепого повиновения начальству и неустрашимости на поле битвы»27. Тут нужно вспомнить слова Дениса Давыдова: «Кто знал князя Багратиона, тот известен, что под начальством его никто не осмеливался брать на себя какое-либо предприятие и какую-либо обязанность: князь приказывал, подкомандующие исполняли его приказание, так дела шли во всех частях, ему вверяемых, от егерской роты до армии»28. Такой волевой человек, каким был Багратион, оказался в нужное время и на своем месте…
Восемнадцатого июня 2-я армия выступила по дороге на Новогрудок в свой, ставший легендарным, поход. Как вспоминал один из участников похода, тогда 19-летний кирасир И. Р. Дрейлинг, «нам отдали приказ наточить наши палаши, зарядить ружья, пехотинцы наточили штыки, а артиллерия шла с зажженными фитилями. Не скрою, что все эти серьезные приготовления, которые показывали, что впереди нас ждет нечто еще более серьезное, возбуждали во мне какое-то смешанное чувство: я чувствовал какой-то особый подъем, а сердце билось так сильно, что я его ощущал… С тех пор мы не знали крова, а стояли в открытом поле в бивуаках»29.
Следует отметить, что и Багратион, и Главная квартира во всех своих, даже поспешных, действиях явно запаздывали. Ну, в самом деле — Наполеон занял Вильно 14 июня, а приказ об отступлении из Волковыска Багратион получил через два дня! Отступать без приказа Главной квартиры главнокомандующий 2-й армией не имел права, да и получив его, армия сразу же двинуться с места не могла — нужно было подготовиться к походу, стянуть расставленные повсюду кордоны, дождаться корпуса Платова, расположенного в Гродно. Но при этом Багратион понимал, что промедление смерти подобно. В ответе на приказ об отступлении на Минск он писал Барклаю о том, что генеральная битва силами 1-й армии под Свенпянами в ближайшее время необходима, ибо она, несомненно, отвлечет силы французов от 2-й армии. В противном случае, как предполагал Багратион, его армия попадет в крайне тяжелое положение. Когда читаешь это донесение Багратиона, кажется, что он будто накануне прочитал директивы противника: «Его (Наполеона. — Е. А.) маневр должен состоять в разделении нас: следовательно, должно его остановить. Но если позицию при Свенцианах оставить изволите, не дав решительного сражения, в таком случае к преследованию 1-й армии он отделит сильнейший корпус, а протчих, направив быстрыми маршами к Минску, без сомнения успеет отрезать меня, имея от Вильны до Минска прямую дорогу, удобную для перехода войск и гораздо моей кратчайшую».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
