Нет, ошибки не было: леди Лейла Тальмир никогда не проживала в этом доме.
— К…как жалко, миледи… — с сочувствием промолвил Итан. — К сожалению, придется…
— Лицемер! — отрезала Мира. — Не торжествуйте раньше времени: еще есть надежда на кабак и башмачную. Возможно, один из тех домов прежде принадлежал леди Тальмир.
Они вернули хозяину канделябр с огарками свечей и на всякий случай еще раз спросили, не вспомнил ли он леди Лейлу. Нет, он не смог припомнить не только ее, но даже никого похожего. Ни Леонора, ни Елена, ни Лиола не останавливались в доме. Как жаль, миледи. Он сверкнул золотым зубом на прощанье.
На выходе у Миры возникла мысль, девушка бросилась обратно в здание.
— Подождите меня на улице, Итан! Я всего на минуту.
Догнав хозяина, он спросила:
— А не знаете ли, кому принадлежал тот дом, что сгорел? Слева от церкви, второй после башмачной.
— Отчего же не знать, миледи? Это шумная история была. Там жила ведьма!
— Неужели?
— Именно, ведьма. Она поселилась тут вместе с женихом. То был славный парень — рыцарь, гвардеец. Только ведьма его своротила на черные дела: стал заговорщиком, пошел против самого владыки!
— И чем же все закончилось?
— Ну, известно, чем. Гвардейца казнили, как и всех переворотчиков… не то казнили, не то замучили на дыбе — словом, не позавидуешь ему. А с ведьмой народ решил поквитаться: взяли да и подожгли ей дом. Правда, там внутри ее не оказалось — сбежала накануне, предчувствовала! Темный Идо своим нашептывает…
— А как звали эту ведьму?
— Да кто ее упомнит… кажись, как-то на Л… из благородных была, во как.
У хозяина не возникло даже мысли, что ведьмой и была искомая леди Лейла. Чтобы такая миловидная барышня, как Мира, интересовалась исчадьем тьмы — быть не может.
— Не остался ли в живых кто-то из слуг ведьмы? — осторожно полыбопытствовала Мира.
— А вам-то зачем, миледи? Думаете, они что-то про вашу Лейлу знают? Откуда бы им знать!
— Я хочу расспросить о ведьме. Любопытная история, очень мне такие по душе.
— Нехорошо таким любопытствовать… не к добру это… — Мира вложила в ладонь хозяина агатку, тот не сменил тона, даже не запнулся: — Был у меня один слуга — он прежде у ведьмы служил мажордомом… Звать его Эшби. Высокий, только на старости лет сгорбатился. Он хорошо всю историю знает.
— Могу с ним поговорить?
— Ну, миледи, если не околел, то можете. Он в госпитале святой Терезы лежал — знаете, три квартала в сторону реки?
— И давно он там?
— С тех самых пор, как захворал… Полгода уже будет, или больше.
— А чем хворает?
— Да обычная старческая хворь. Руки-ноги не гнутся, ходить не ходит, а только кряхтит. Но язык, вроде, еще шевелился. Так что, может, и поговорите…
* * *
Итан с тревогой встретил предложение Миры:
— М…миледи, нам не следует!.. Это плохое место для вас. Г…госпиталь Терезы — богадельня, нищие калеки доживают там свои дни. Страшно представить, что вы войдете туда!
— Оставьте, сударь, — отрезала Мира. — Ни один дворянин Дома Нортвуд не свернет на полпути.
— Вы не представляете, миледи, к…каково там.
— Итан, я знаю, что такое госпиталь: большой дом, в нем палаты, на кроватях лежат больные. Вряд ли это меня напугает.
Итан смирился. Он, как и прежде, не чувствовал за собою права спорить с высокородной леди.
Большой дом, в нем палаты, на кроватях — больные. Примерно это и увидела Мира в госпитале святой Терезы. В общих чертах, она оказалась права. В самых общих.
Был смрад. Ударил в ноздри, стоило только Мире переступить порог здания. Смесь запахов мочи, крови, грязной одежды, горькой травы, блевотины и чего-то еще — сладковатого, тошнотворного. Мира с ужасом поняла: то был смрад гниющего мяса.
Стоял сумрак. Массивное здание, похожее на каземат, имело узкие окна. Крупицы света едва процеживались сквозь пыльные стекла. Стены и своды, когда-то белые, давно стали серо-желтыми. Такими же были и простыни.
Больные лежат на кроватях… так представлялось Мире. Здесь были кровати, хворых было раза в три больше. Дощатые нары стояли у окон и являли собою, видимо, привилегированные места. Большая часть хворых лежала на тюфаках или одеялах, расстеленных по полу. Вдоль всех стен, и еще ряд — посреди залы. Каждая палата вмещала до полусотни человек.
Ряды тел на полу, накрытых грязными простынями. Мороз пошел по коже. Мира подавила желание выбежать из палаты, заставила себя опустить глаза и рассмотреть их. Они не были мертвы, хотя и мало отличались от покойников. Первый, на кого упал взгляд девушки, имел красную опухоль в половину лица. У второго губы ввалились внутрь беззубого рта. Третий был лыс, бурые пятна покрывали морщинистый череп.
— Здесь одни старики?..
— Не только, но их много, — ответила сестра милосердия. — Ведь мы — единственная богадельня в районе Линден… Со всего района их приводят.
Разговоров почти не слышалось — лишь редко, кое-где. Однако тишины не было в помине: больные издавали звуки. Кашляли, постанывали, кряхтели. Кто-то дышал с посвистом, кто-то — с хрипом. Кто-то бубнил себе под нос. Взгляд упал на старика, что непрерывно чесал себе руку и стонал.
Впрочем, немало было и тех, кто лежал тихо и неподвижно, уставясь в потолок. Эти пугали Миру больше других. Они не говорили, не мучились от боли, не читали, не смотрели по стороным, похоже, даже ни о чем не думали. Мира похолодела, когда осознала: единственным занятием молчаливых больных было ожидание смерти.
Она увидела трех мужчин, игравших в кости на полу у окна. На голове одного красовался лишай, другой был худ настолько, что ребра вдавились в грудь. Однако Мира долго смотрела на них с неким подобием радости: у этих трех остался хоть какой-то интерес! На глазах у девушки лишайный выиграл горстку семечек. Потом он заметил взгляд Миры и проворчал:
— Смотрите-ка: благородная…
Трое игроков уставились на нее. Она отвела глаза, но продолжала слышать их переговорку:
— Вот так да! Чистюля…
— Давно таких не видал…
Мира поймала за рукав сестру милосердия:
— Скоро ли мы увидим Эшби?
— Почем мне знать?..
Девушка опешила.
— Но ведь вы же нас ведете!
— Вы сказали, его привезли в январе. Зимние — в дальнем крыле, на втором этаже.
— Разве вы не записываете больных поименно?
— Зачем?..
Они перешли из палаты в другую, а дальше — в третью. Всюду тот же смрад, всюду — смесь из кашля, стонов и тихого ворчания. Все чаще Мира ловила на себе взгляды. Нищие изможденные люди провожали ее глазами, поднимали головы. Некоторые шуршали:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
