не уверился в этой мысли окончательно, вам стоит весьма откровенно отвечать на те вопросы, которые вам сейчас зададут.
Брейтман поморщился.
- Перестаньте, - посоветовал он, вновь усаживаясь в кресло, - Время моего темпорального сеанса ограничено, будет опрометчиво тратить его на нелепые игры. Мы оба знаем, что Канцелярия при всем богатстве своих полномочий, бессильна вынудить меня к чему бы то ни было. У меня, видите ли, иммунитет особого рода, гораздо сильнее любой дипломатической неприкосновенности. Я в некотором роде экстерриториален.
Манера сидеть у него была непривычная. Брейтман сидел с прямой спиной, вытянувшись, так, точно его настоящее тело не было привычно к мягким кожаным креслам, скорее, подумалось Герти, к жестким лабораторным табуретам.
- Очень многие люди недооценили ассортимент методов Канцелярии, - мистер Беллигейл улыбнулся скупой улыбкой гробовщика, - Но очень немногие из них получили возможность раскаяться.
- С тем же успехом вы можете арестовать голос в телефонной трубке, - Брейтман пожал плечами, - Я всего лишь визитер, гость мистера Питерсона. Конечно, вы можете заточить его в своей крысиной норе и даже применить к нему свой хваленый арсенал методов дознания. Только вот до меня вам не добраться, мистер второй заместитель, и вы сами это прекрасно сознаете. Кстати, мне бы не хотелось, чтоб мистеру Питерсону был причинен какой-либо вред. Его нельзя назвать великим умом, но он по-своему славный малый и не раз мне помогал.
- В убийствах?
- Нет, - глаза Брейтмана потемнели, сразу став серьезнее, - Не вздумайте обвинять его в том, что он не совершал. Единственный раз, когда он взял в руки оружие, произошел по моей воле.
- Это было вчера, когда вы собирались убить полковника Уизерса?
Брейтман удивительно легко выдержал взгляд мистера Беллигейла.
- Да, - сказал он, - Когда я собирался убить полковника Уизерса.
Удивительно, он не стал ни увиливать, ни тянуть время, ни делать еще что-либо из того, что делают обычно обвиняемые преступники. Более того, лицо его осталось спокойным, не отразив и толики душевного волнения.
- Вы только что сознались в покушении на убийство должностного лица, - проскрипел мистер Беллигейл, - Вы осознаете, что это значит?
- В полной мере. И, прежде чем мы продолжим нашу беседу, которая по всем признакам будет интересной, вам, джентльмены, тоже стоит осознать две вещи, - человек, бывший еще минуту назад Питерсоном, выставил вперед два тонких пальца, - Во-первых, я явился сюда только лишь потому, что имел на то собственное желание. Этот разговор – демонстрация моей доброй воли, учитывайте это. Как минимум для того, чтоб не использовать на мне свои канцелярские фокусы.
Мистер Беллигейл кивнул.
- А во-вторых?
- Во-вторых, я буду говорить лишь с полковником Уизерсом. Наедине. Не сочтите это за неуважение к вашей должности, мистер Беллигейл, но это непременное условие нашей дальнейшей беседы.
- Исключено.
- В таком случае разговор не состоится, - холодно сказал Брейтман, - И я вынужден буду откланяться, как выражаются в вашем обществе. Будет ли это подходящей ценой за вашу щепетильность?
- Не далее как вчера вечером вы уже стреляли в полковника, - невозмутимо заметил мистер Беллигейл, - И только удачное стечение обстоятельств спасло его. Не думаете же вы, что я позволю вам исправить собственную ошибку?
- Мне не понадобится вторая попытка, довольно было и одной.
- Так легко отступаетесь от цели?
- Напоминаю вам, что я ученый, а не убийца. Револьвер не относится к списку моих излюбленных инструментов. Слишком примитивный механизм.
Брейтман-Питерсон остановил свой взгляд на Герти, который, все еще прижавшись спиной к стене, оставался безмолвным слушателем. И с удовольствием оставался бы таковым и далее.
- А что скажете вы, полковник?
- Я?
- Даю слово, что более не буду посягать на вашу жизнь. Взамен прошу лишь уделить мне немного вашего времени. К нашей обоюдной пользе. Дело в том, что нам с вами следует многое обсудить.
Герти сглотнул. Он слишком хорошо помнил эти глаза. И знал, что их обладатель, доведись ему еще раз спустить курок, сделает это без колебаний. Такие люди, как этот Брейтман, не колеблются. А во второй раз счастливая случайность уже не позволит ему растянуться на полу. Второй раз может стать для полковника Уизерса последним, как и для Гилберта Уинтерблоссома.
С мрачной мысленной усмешкой, вполне отвечающей моменту, Герти подумал, что на его могильной плите и в самом деле может быть написано два имени. Но это должно быть что-то броское и исполненное чувства. Например, «Под этой плитой нашли покой две мятущиеся души. Бесстрашный полковник Уизерс, доблестный сын Англии. И канцелярская сошка Уинтерблоссом, так и не понявший ничего до самой своей смерти».
- Ваше предложение мне подходит, - с достоинством кивнул он, - Мистер Беллигейл, вас не затруднит оставить нас с этим джентльменом наедине?
Мистер Беллигейл стиснул челюсти. Было видно, что предложение Герти совершенно его не вдохновляет. Но и резко возразить, в силу сложившейся ситуации, он не мог.
- Полковник, вы отдаете себе отчет…
- Все в порядке, - заверил его Герти, - К тому же, я вооружен, а вы будете неподалеку.
- Этот человек не далее как вчера собирался вас убить, - напомнил второй заместитель, - Не очень-то дальновидно верить ему на слово.
Но Герти уже взял себя в руки. Его сумрачное альтер-эго, полковник Уизерс, принял штурвал на себя.
- Обыкновенно у людей есть лишь один шанс меня убить, - многозначительно улыбнулся Герти, - Второго шанса я им уже не даю. Со мной все будет в порядке. К тому же, я не один. Со мной будет это.
Нарочито аккуратным жестом он достал из кармана револьвер и положил его стол прямо перед собой. Брейтман практически не удостоил оружие взглядом, точно это был какой-нибудь столовый прибор из древней эры, не представляющий никакого интереса, кроме археологического.
- Считаю своим долгом заметить, что этот человек опасен, - все-таки сказал мистер Беллигейл, - Он пытался вас убить и, следовательно, может совершить еще одну попытку. И при всем вашем мужестве…
- Вы не ученый, - в голосе Брейтмана прорезалось что-то вроде легкого презрения, - Иначе бы вы давно уже поняли. Я пытался убить полковника Уизерса, не отрицаю. И именно поэтому я не совершу второй попытки. Не знаю, как в девятнадцатом веке, а
