— Если Теодорих, даже в его возрасте, лишится брачных отношений, — вставил придворный медик, — то у него может произойти закупорка сосудов из-за сдерживаемых животных страстей. А хорошо известно, что это способно явиться причиной многих серьезных расстройств.
— Тогда, — заявил некий нахальный молодой патриций, — давайте пригласим короля на юг, в Рим. До тех пор пока его Аудофледа не выздоровеет и не будет способна снова исполнять свои обязанности, он может посещать новый lupanar госпожи Мелании. Это должно очистить его каналы.
Несколько молодых людей громко рассмеялись, сочтя шутку забавной, но гости постарше сердито одернули их за непочтительность, и больше уже имени Мелании в тот вечер никто не упоминал.
Однако в последовавшие за этим месяцы я продолжал постоянно слышать об этой женщине то от одного, то от другого из моих друзей и знакомых мужчин. Это были весьма состоятельные люди, примерно моего возраста и положения, обычно не склонные обсуждать свои личные дела. Теперь же они взахлеб рассказывали о тех фантастических женщинах, которыми наслаждались в доме на холме Эсквилин.
— Сероглазая черкешенка, гибкая до невероятности…
— Эфиопка, черная как ночь, но для меня словно взошло солнце…
— Армянка, каждая грудь величиной с ее голову…
— Бледная полянка, восьми лет всего. Поляне хороши только в детском возрасте, потому что, достигнув половой зрелости, они становятся чрезмерно тучными…
— Сарматка, яростная, дикая, ненасытная. Думаю, она раньше наверняка была амазонкой…
Все их восторги были довольно однообразными, однако как-то я услышал кое-что интересное:
— Ходят слухи, что Мелания еще не нашла достойного мужчины для главного своего сокровища. Ну, если не достойного, то, по крайней мере, достаточно богатого, чтобы заплатить за совершенно удивительную девушку. Настоящая редкость, как мне говорили. Все мужчины в Риме жаждут узнать, что же такое прячет госпожа Мелания. Эх, вот бы оказаться тем самым счастливчиком.
Я решил навести справки.
— Красивая юная девственница, сайон Торн, представительница народа, который зовется seres, — доложил мне верный Эвиг, который знал обо всем, что происходило в Риме. — Ее доставили сюда под покровом ночи и с тех пор никому не показывают. Говорят, якобы девушка эта вся бледно-желтого цвета, уж не знаю, можно ли такому верить.
— Я могу в это поверить, — пробормотал я. — Бледно-персикового цвета, если уж быть точным.
Эвиг с интересом воззрился на меня:
— Если ты знаешь о таких вещах, сайон Торн, то, может, именно для тебя и доставили эту девственницу?
Ну, еще давным-давно монахи в аббатстве Святого Дамиана первыми подметили, что любопытство было моим главным пороком.
— Эвиг, — произнес я, — ты знаком с мастеровыми, которые работали в этом доме. Я полагаю, там не слишком много дверей. Постарайся принести мне план особняка.
Так и получилось, что однажды летним вечером я появился в доме на холме Эсквилин. Открывшая дверь хорошенькая служанка проводила меня в прихожую. Помещение это было округлой формы и просторное, мне, старому опытному воину, достаточно было одного взгляда, чтобы все как следует рассмотреть. В центре комнаты стоял стол из розового мрамора, по обеим сторонам от него — такие же мраморные скамьи, больше никакой мебели не было. Caia Мелания полулежала-полусидела на скамье, повернутой к двери, через которую я вошел. В полукруглой стене за ее спиной виднелось еще пять таких дверей, все закрытые. На одном конце мраморного стола стояла изящная хрустальная ваза, полная только что сорванных персиков, все они были крепкие, спелые и безупречной формы, в каплях росы; поверх плодов лежал небольшой нож из червоного золота. На другом конце стола стояла хрустальная чаша поглубже, с водой, в которой, шевеля прозрачными, похожими на вуаль плавниками и хвостами, лениво плавали какие-то маленькие рыбки, тоже персикового цвета.
Очевидно, розовый, или персиковый, был любимым цветом Мелании, во всяком случае, в тот день на ней была парчовая тога такого же оттенка. Как и говорили, хозяйка особняка была уже весьма почтенной матроной, от силы на восемь или десять лет моложе меня. Однако для своего возраста она прекрасно сохранилась — хрупкая, но с прекрасной фигурой, — я представляю, какой красавицей она была в юности. Теперь же безжалостное время дрожащими пальцами небрежно окрасило несколько ее золотистых локонов в серебряный цвет, а ниже щек цвета полупрозрачной слоновой кости тут и там виднелись морщинки. Однако ее голубые глаза были большими и блестящими, а губы — все еще розовыми и не сморщенными. Эта женщина не нуждалась ни в какой косметике, чтобы замаскировать изъяны или приукрасить достоинства.
Caia Мелания сделала короткий приглашающий жест, и я занял место напротив нее, усевшись при этом как можно прямее. Без всяких приветствий, улыбок и церемоний она начала свой допрос. Как меня и предупреждали, вопросов было много, но — хотя ее голос и звучал довольно благожелательно — она задавала их так, словно выполняла какую-то проформу. Это заставило меня заподозрить, что она заранее наводила справки обо всех кандидатах, прежде чем они переступали порог ее дома. Когда я рассказал хозяйке о своих вкусах и склонностях, она осталась все такой же равнодушной. И тут я прервал расспросы, чтобы легкомысленно заметить:
Как я понял, caia Мелания, ты уже сочла, что я не гожусь для самого главного сокровища твоей шкатулки.
Она подняла бровь, немного откинулась назад и холодно взглянула на меня.
— Почему ты так думаешь?
— Ну, я честно ответил на все твои вопросы. Я не притворяюсь, что являюсь знатным благородным патрицием или кем-то в этом роде. Да и к этому моменту ты, должно быть, уже сама догадалась, что я не вхожу также и в число самых известных римских распутников.
— Из этого ты заключил, что недостоин самой лучшей девушки в моем доме?
— Ты здесь хозяйка, caia Мелания. Тебе и решать. Неужели ты сочла меня достойным?
— Взгляни сам — и увидишь.
Она подала какой-то тайный знак, потому что одна из дверей за ней тихо открылась и на пороге появилась девушка-sere. Как я уже обнаружил много лет назад, представительницы этого народа не имеют волос на теле, вот и сейчас наряд из прозрачной пуховой ткани, который был надет на этой девушке, не скрывал ничего подобного. Каждая прекрасная черта ее была беззастенчиво открыта моему восхищению, ясно, что sere как следует постаралась, чтобы ее тело персикового цвета приняло наиболее привлекательную позу.
Я сказал:
— Это и есть та редкость? Главный приз? Жемчужина твоей коллекции? Для меня? Я едва осмеливаюсь надеяться. Нет, правда, я потрясен. — И тут же демонстративно зевнул, дав понять, что на самом деле ничего такого не думаю.