Кто сейчас испытывал боль и страдание, сожалел и тосковал.
— Тебе стыдно рассказать кому-то, что твоя Королева так тебя отделала? — слегка прищурилась я.
— Нет. Я не имею права говорить о том, что я поссорился с ней, и из-за чего я поссорился с ней.
— Но мне ты сказал.
— Потому что это касается и тебя.
— Что?
— Это касается и тебя, — устало повторил Эдуард и осторожно, чтобы не потревожить шрамы, сел на лавку. А я осталась растерянно стоять перед ним, потому что дождь падает вверх, солнце восходит на юге, а матери рвут на части своих внуков.
— Расскажи мне, — попросила я, глядя, как белокурый парень откинулся на спинку и прикрыл глаза.
Он ведь наверняка обескровлен, обессилен. Ему наверняка сейчас плохо от полупустых жил и сводящей мышцы слабости.
Ему?!!
— Это не моя тайна, — спокойно отозвался Лэйд, не открывая глаз.
— Чёрт возьми! — встряхнула я головой. — Что это за вещь, которая касается меня и тебя, из-за которой Баст тебя едва не убила, но которую ты мне не можешь рассказать, потому что она тебе не принадлежит?!!
— Лучше тебе этого не знать, — выдохнул четверть-оборотень. — И лучше узнать одновременно. Нонсенс.
Опять это слово.
— Нонсенс в том, что я чувствую по отношению к тебе жалость, — покачала я головой. — А значит, что дело, мягко говоря, дрянь. Баст буквально порвала тебя на куски, значит, это что-то действительно серьёзное. И оно касается нас с тобой.
— Я не говорил, что оно касается нас с тобой, — возразил Эдуард, однако на меня такие фокусы не действовали.
— Если оно касается меня, но за него Баст пустила тебя на полосочки, значит, оно касается нас с тобой, — упрямо произнесла я.
— Иногда я забываю, какой сообразительной ты стала! — устало вздохнул Принц, но так и не открыл глаза, словно собирался уснуть.
И — странное дело.
Вокруг цвёл июнь, а я ощущала осень. Быть может потому, что осень никогда ничем не обманешь. Осень всегда покажет тебе, что ты чувствуешь на самом деле. Осень всегда во всё вплетёт туман, грусть и отчаянье.
Особенно если солнце уже скрылось на севере.
Но я стояла перед своим обессиленным, поверженным врагом и жалела его. Жалела и мучалась загадками. Что-то касается нас. За что-то он едва не лишился жизни, но лишусь ли я? Что объединяет меня и его, а связывает — с Баст?
Мне казалось, жизнь не может быть такой сложной. Мне казалось, что в моей жизни ещё нет того, что может её усложнить настолько. А оказалось, есть.
Жасмин пах опавшими листьями и дождём. Лето было осенним.
Я тоже думала, что так не бывает.
Вэмпи медленно выкарабкивалась на поверхность. Чуя, что я не мешаю ей, она рывок за рывком вылезала из недр моего естества и принюхивалась как собака. Понимая, что мне не до неё, что мой мир стал с ног на голову, она растекалась по жилам, постепенно становясь моей плотью.
А я ей не мешала. Мне не хотелось ей мешать. Я пускала на самотёк всё. Её, свои принципы, осторожность…
И наступил момент, когда мы с ней поменялись местами. Я свернулась клубочком в своём теле как в тёплом гнёздышке, и ощущая, и не ощущая каждое его движение, порыв, желание. Всё это переняла вэмпи. Теперь она дышала, отсчитывала пульс, сознательно делала шаги и смотрела на лицо Эдуарда.
Вот чем могли закончиться все её предыдущие порывы к свободе. Но почему же сейчас я нисколько не волнуюсь? Только ли потому, что она не собирается убивать или калечить? Только ли потому, что я могу спуститься ещё глубже в своё естество и уснуть до конца существования моего тела, предоставив вэмпи прожить отведённые мне годы?
Это казалось заманчивым. Уснуть. Видеть только сны. Послать ко всем чертям эту жизнь, не умерев. Отдохнуть от её изгибов, поворотов и обрывов, с которых я падаю.
Вэмпи будет не против. Она повела моей рукой, и я осознала, что ей нравится моё тело, что она пользуется всем, что заложено в моём мозгу: школьные знания, личный опыт, воспоминания, планы…
Она сможет прожить за меня эту проклятую жизнь…
Но я устроилась поудобней, так, чтобы не до конца терять связь со своим телом, и приготовилась смотреть на мир глазами… себя? Даже не знаю, как это назвать.
А впрочем, надо ли? Если солнце зашло на севере…
Подобрав море кружев, вэмпи осторожно присела на лавку рядом с Эдуардом. Но он не пошевелился, не поднял голову с деревянной спинки, не открыл глаза. Казалось, он крепко спит, и только опущенные уголки плотно сжатых губ выдавали боль и горечь, которые он до сих пор ощущал. Вэмпи всмотрелась в его лицо и только теперь заметила пролёгшие под глазами тени, тонкую складку на лбу и едва заметные сеточки морщин в уголках глаз. Загорелая кожа Принца утончилась, выцвела, посветлела. Как шоколад, в который вылили слишком много молока и тем самым испортили его.
Осторожно, словно боясь чего-то, чего я понять уже не могла, вэмпи провела пальцами по шее белокурого парня. Легонько, как садовники касаются едва распустившихся бутонов молодых роз. Как матери касаются спящих детей. Легонько, почти ласково.
Эдуард приоткрыл глаза — изумруды тускло сверкнули из-под ресниц, а потом выпрямился. Казалось, он ждёт, что ещё секунда — и вэмпи вопьётся зубами ему в шею. Это было написано в его напряжённой осанке, его слегка прищуренных глазах. Что бы между нами не произошло, он не доверял мне. Или ей? Ведь она теперь — это я.
Полноправно.
Но вэмпи совершенно не собиралась кусаться или царапаться. У неё на уме было что-то совсем другое. Словно понимая это, взгляд Лэйда не отрывался от её глаз, видя там нечто. Быть может, меня — выглядывающую из глубин души и сознания тень. А быть может, её — вэмпи. Такой свободной, какая она есть на самом деле. Изумруды следили за ней как за подкрадывающейся чумой или смертью. Ведь на самом деле так и было. Но для него ли? Для Принца Клана Белых Тигров?
А вэмпи, казалось, не замечала этих глаз, порхая пальцами по рельефу эдуардовой груди. Как ночные мотыльки подушечки её тёплых пальцев ласково касались каждой линии изуродованного багровыми шрамами торса, а иногда — самих шрамов, но осторожно, легко, легче тёплого выдоха. А потом её ладонь легла на плечо белокурого парня, и изогнувшись всем телом, вэмпи уронила почти невесомый поцелуй в ямочку у основания шеи Лэйда. Тонкий тёплый запах его кожи и терпковатый — одеколона защекотал что-то внутри нашего с ней тела. Что — знала теперь только она. И ей это нравилось.
Четверть-оборотень смотрел на неё чуть расширившимися глазами и, быть может, сам не осознавал этого. Он смотрел в её глаза и не мог понять…
— … Мне так жаль тебя, Маленький Принц, — тихонько выдохнула она, едва касаясь губами мочки его уха. — Бедный Маленький Принц…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
