— Ложь, — произнёс Браск оцепеневшими губами. Слюни яростно текли по его подбородку.
— А кто с кем сражался в Первой войне, о благороднейший сын лорда-трупа? Эту тайно крепко хранят. Ты знаешь? Первая война была вовсе не восстанием, а великолепным вторжением. — Голова металась из стороны в сторону, лицо демона скривилось от злобного восхищения, оценивая сказанное. — И все войны перед ней.
Внутри себя Браск бушевал против столь лёгкого подчинения, бессильный против колдовства демона.
— Я знаю тебя, Браск. Я знаю многое о тебе. Честь и слава, слава и честь — они для тебя всё. Сражаться и умереть за благородное дело. Шесть веков ты носишься по всем уголкам галактики по поручениям своего ложного бога. Такая растрата твоего потенциала, такая растрата преданности. — Шипевшие изо рта демона слова становились всё больше похожи на змеиные.
Картины из прожитой жизни ворвались в разум Браска. Его величие, его раны, его служба с братом Аделардом… Годы и годы войны и долга, годы страданий.
— Так долго ты не мог стать Братом меча. Несмотря на все твои усилия, они не сделали этот путь лёгким. Так долго ждал и такая пустота внутри, когда дождался.
Храмовник больше не мог говорить. Он помнил поединки чести. Он трижды пробовал свои силы в Круге. Только третья попытка оказалась успешной. Целых пятьсот лет. Так долго. Он сопротивлялся словам демона и испугался, поняв, что они отчасти верны. На него не обращали внимания. Им пренебрегали. Почему? Разве он не достоин звания маршала?
— Вся эта вера и огонь. И во имя чего? — голос демона стал обольстительным.
Поток воспоминаний хлынул в разум Браска. Все они были об Озрике, его последнем неофите. Озрик — самый прекрасный друг за все эти годы. Озрик — юноша, неофит, посвящённый.
Озрик мёртв — убит орками несколько дней назад. Озрик пал с тем же желанием пустой чести.
Браск взвыл безотчётным рёвом горя и боли. У него не было времени позволить себе такую роскошь, как скорбь. Времени никогда не было.
— Да, ты видишь, маленький солдатик. Император берёт, берёт и берёт. Что он дал тебе? Ничего. Сейчас я сделаю тебе предложение. Он уже лишил тебя твоей драгоценной человечности. Какая теперь тебе польза от души?
Браск видел его мысленным взором, демон наклонился очень низко, его дыхание каким-то образом щекотало щёку сквозь пласталь шлема.
— Вот, что ты получишь от своих новых богов.
Брат меча шёл сквозь огонь, его броня изменилась. Вентиляционные отдушины силового ранца украшали клыкастые пасти, наплечники — шипы. Обнажённая голова покрыта татуировками, изуродованное лицо светится от восторга, когда он повергает огнём десятки имперских солдат. Новые сражения и множество триумфов заполнили его разум.
— Своей мощью ты будешь попирать планеты. Твоя слава будет непревзойдённой.
Великие почести оказывали ему хриплые голоса такие же, как он ренегаты и изгнанники. Люди и полубоги стекались под его знамя. И над всем этим — упоение, упоение собственной властью. Любая его воля будет исполнена. Вот его истинное предназначение.
— В твоей жизни нет никакого удовольствия. Я могу дать тебе многое. Ко мне приходили и другие. Они согласились. Они процветали. — Возникли видения этих мужчин и женщин. Одни пришли сюда во время войны, другие во время мира и все жаждали чего-то большего. Мутанты, люди и сверхлюди тоже. — Их самые сокровенные желания исполнились. И кто может винить их? Что может предложить твой лорд-труп, кроме позора медленного поражения и адских мук, когда горят ваши миры, сдерживая огонь истины. Вот моё предложение.
Змей наклонился, как и в видении. Как и в видении, он произносил слова, которые Браск не мог вспомнить и всё же они преследовали его по ночам всю оставшуюся жизнь.
Император защищает! Император защищает! Думал Браск. Освободи меня, дабы я мог исполнить свой долг.
— Какой твой ответ?
Миллионы воспоминаний бомбардировали его разум, новое унижение с каждым ударом сердца. Он ничего не достиг. Он — никто, но может стать великим.
У Браска было искушение, о, у него было искушение. Он проведёт много дней и ночей, размышляя под пристальным взором капелланов.
Но он устоял.
— Нет.
Неповиновение освободило его. Он вернул контроль над своим телом. Он поднял болтер, доспех гудел в предвкушении.
— Глупец, ты не сможешь ранить меня. — Произнёс демон. Его глаза опасно засветились. — Ни одно смертное оружие не может пронзить мою кожу. Ты умрёшь, а я останусь. Я всегда остаюсь.
Храмовник открыл огонь, но не по демону, а по обелиску.
Тварь сказала правду про свою плоть. Попадая в неё, болты Браска взрывались о чешую, не причиняя никакого вреда. Но большинство попаданий пришлось в камень, взрываясь и вырывая осколки.
— Остановись! — прошипел змей, запавшие глаза мумифицированных лиц открылись, а рты исторгли крик. Он бросился на космического десантника, выплёвывая розовый яд, который задымился на броне. Брат меча перекатился под его головой, не переставая стрелять, сосредоточив огонь на самом слабом месте обелиска у основания. Летели искры. С каждым выстрелом демон вопил всё громче, а голоса в воздухе выли всё отчаянней.
Обойма опустела, и Браск бросился к обелиску. Тот снова пылал внутренним огнём. Доспех предупреждающе звенел, система охлаждения изо всех сил пыталась не дать Храмовнику изжариться заживо.
Астартес увернулся от извивавшегося тела демона и прицелился в нижнюю часть камня. Он врезался в него обеими ногами и упал на спину. Ослабленный обелиск раскололся. Появилась трещина и он упал на бок.
— Глупец! Глупец! Свобода! Я — свооооооободен! — взвыл демон.
Вспыхнул свет, раздался исполненный ненависти рык и всё потемнело.
Время шло. Возможно даже эпохи. Браск не понимал, что происходит, броня отключилась. Потребовалось некоторое время, чтобы понять, что он погребён заживо.
Руки и ноги не двигались, он оказался в ловушке.
Меньшие люди в такой ситуации запаниковали бы или боролись бы со своей судьбой. Браск — нет. Даже в едва функционирующем доспехе он не умрёт сразу. После попытки мысленно запустить доспех, он махнул рукой и лежал, молча молясь, обдумывая увиденное и пытаясь убедить себя, что он не испытал искушения. Не получилось.
По шлему чем-то заскребли. Что-то схватило его руку. Бронированная перчатка. Затем ещё больше рук хватали его, скользили под руки и ноги, тащили вверх. Доспех зазвенел от ударов сапёрных лопаток.
— Брат, брат! — торопливо говорил Санно. — Ты жив?
Браск тихо ответил, без микрофона его голос звучал глухо.
— Да. Я жив.
— Слава Императору! — радостно воскликнули Санно и неофиты. Вокруг виднелись лица йопальцев.
На визоре Браска замелькали данные. С нарастающим воем блок питания перезапустился, и энергия вернулась к рукам и ногам доспеха. Он приподнялся, пепел и песок ручьями побежали с брони, а энергичные руки вытаскивали его из ямы, где он лежал. Он ожидал, что окажется глубоко в скале и ему потребовалось время, чтобы разобраться, где он находится. Он был не под землёй и не в комплексе и даже не близко — крыша здания виднелась в полукилометре отсюда. Вместо этого он оказался в квадратном котловане в большом ответвлении шахты. Он был снаружи, в месте прямо противоположном тому, куда он направлялся.
— Что случилось? — спросил Санно, указывая на изъеденную кислотой броню. Он протянул руку, чтобы коснуться повреждений, но Браск перехватил его запястье.
— В другой раз, брат. Слишком много свидетелей. — Он кивнул на окружающих гвардейцев.
— Вы нашли Сринерджи? — спросил Гхаскар.
— Он погиб. Мне жаль, лейтенант.
— Как?
Брат меча проигнорировал вопрос. Он изучал место, откуда его выкопали. Он не был уверен, но было что-то не так у основания одной из сторон, что-то похожее на часть купола под грудой щебня, и если они начнут копать, то найдут разбитый обелиск и останки Сринерджи.
На жёлтом небе тускло светило солнце — стоял ясный день по меркам Армагеддона. Пепел сохранился только высоко в стратосфере. Остальной упал или был унесён ветром. Он внимательно прислушивался, ища обольстительный голос, но не обнаружил ничего кроме звуков людей, которые тревожно ходили вокруг и не сводили с него взглядов. Из лагеря донёсся шум. Приглушённые расстоянием крики и гул проверяемых двигателей казались успокаивающими в своей обыденности.
Но тревога не покидала его. Песчинки песка кружились на ветру. Последний день. Последнее, что он навсегда запомнил в сезоне огня. Ему показалось, что он услышал принесённый бризом пугающий смех.
