Они попрощались, и Димон уселся за компьютер, чтобы забронировать билет до Сочи.
* * *
Димона усадили за стол. Отказываться от обеда он не стал из уважения к хозяевам.
Их было двое. Хома и Абдула. Боевые товарищи. Воины-афганцы… Инвалиды.
Один – слепой колясочник, другой – хромой и контуженный. Но оба дееспособные, сильные духом. Пока Абдула работал, как молодой и здоровый мужик, Хома приготовил обед. Как смог, так и сделал. Овощи и зелень нарезал неаккуратно, что-то просыпал, уронил на пол. Подлива говяжьего гуляша убежала на плиту.
– Водку будешь? – спросил у Димона Илья Хомяков, колясочник.
– Нет, спасибо.
– А я приму пять капель. Абдула, налей.
Тот подошел к холодильнику, открыл его и констатировал:
– Водки нет.
– В летней кухне она. – Они сидели в доме. – Ты спрятал ее от меня. Думаешь, не знаю?
– Нет, ты выпил.
– А ну, дай руку.
– Зачем?
– Дай!
Абдула вложил свою лапищу в маленькую ладошку друга.
– Врешь же!
– Да как ты понимаешь это? – воскликнул Абдула.
– Я тебя, брат, чувствую. Иди за беленькой. Обещаю, напиваться не буду.
Тот, кто по документам был Иваном, вышел из дома. А Хома хихикнул:
– Не понимает, дурак, что я считаю его пульс. Если учащенный, значит, волнуется. А Абдула, когда врет, всегда волнуется. Лгать ему Аллах запрещает.
– Вы давно знакомы?
– Больше тридцати лет. Оказались в Афгане в одно и то же время.
– А служили?
– В разных частях. Абдула был разведчиком, а я так…
– У вас очень высокое звание – подполковник.
– Я крыса тыловая. Нам повышение легче получить, потому в живых чаще остаемся! – И захохотал. Дима хихикнул, поняв, что это шутка. – В Афгане я рядовым был. Простым водилой. Но вернулся уже младшим сержантом. – Димон все об этом знал. Изучал дело Хомякова в полете. – Демобилизовался в звании «старшего». А там пошло-поехало. Не успевал звезды обмывать.
Вернулся Абдула с бутылкой. В ней чуть меньше половины.
Он налил другу водки. Себе и гостю компота из абрикосов.
Чокнулись и принялись за еду. Димон подцепил дольку помидора, отправил ее в рот. Сделал глоток компота. Думал, прокисший, но он оказался свежим, насыщенным. Рискнул испробовать гуляш. Тоже хорошо. Абдула сунул ему кусок хлеба, чтобы Правдин обмакнул его в подливку.
– Очень вкусно, – констатировал он.
– А ты сомневался? – хмыкнул Хома. – Я отлично готовлю. У слепых другие чувства обостряются, и я лучше улавливаю вкус, запах.
– Ты всегда умел кашеварить, – возразил Абдула. – У тебя талант.
– Да, нужно было стать поваром. Был бы сейчас здоровым, толстым, богатым. И наверняка женатым на какой-нибудь молоденькой цыпочке… Но я хотел защищать родину от врагов! – Хома шарахнул кулаком по столу. Посуда на нем подпрыгнула. А Димон подскочил на своем табурете. Только Абдула не шелохнулся. – Идея была во мне. Патриотизм. Огонь. Жажда справедливости.
– Все это в тебе по-прежнему есть, – успокаивающе похлопал друга по плечу Абдула. – В этом никто не сомневается. Ты дай молодому человеку сказать, зачем он пришел.
– Знаю, зачем. Налей-ка мне.
– Нет, вы не знаете, – бросил реплику Димон. Тарелку он отодвинул, а компот решил допить.
– О давно забытой войне хочешь побеседовать, так? Мне же звонили из ветеранского центра, а им из московского. О тебе говорят.
– Меня интересует конкретная личность. Женщина, что служила вместе с вами. Ее звали Серафимой. Вы должны ее помнить. Она санитаркой была при медчасти десантного батальона.
Хома протянул руку, чтобы взять бутылку. Не промахнулся. И ни капли не пролил, наполняя свою стопку.
– Как она выглядела? – спросил он, опрокинув в себя водку.
– Славянская внешность, плотное телосложение. У меня есть фото, но вам, к сожалению, оно не поможет.
– Абдуле покажи.
Правдин достал телефон, открыл скан снимка из альбома Лауры. Друг Хомы глянул на него.
– Обычная девушка. Даже не знаю, как ее описать. Пухленькая, светленькая, круглолицая. Волосы длинные, в косу заплетенные.
– Нет, что-то не припоминаю…
– У нее была на руке татуировка с написанными вязью строками из…
– Стихотворения?
– Точно! – обрадовался Димон.
– Да, была такая девушка. Она обожала какого-то афганского поэта. Постоянно таскала при себе его книгу. Декламировала стихи. Была немного странной. Поэтому наколола на руке не номер части или звезду, как остальные, а слова на пушту. Ее за это могли наказать. Вражеский язык как-никак. Вдруг пропаганда, призыв к убийству?
– Не наказали?
– Не успели. На нас духи напали. Многих тогда убили, кого-то ранили, меня в том числе. А некоторых в плен взяли. Среди них и Серафима была.
– Она в списках пропавших без вести. – Пока Димон ничего нового не услышал, а хотел бы. Зря, что ли, такой путь проделал? Только ради отдыха на море? Но не до него сейчас.
– Убили ее день на третий. А то и раньше. После того как по кругу пустили. Может, и не по одному.
– Есть сведения, что Фима выжила.
– Стала шлюхой при отряде? Слышал, что с некоторыми нашими женщинами так поступали. Правда, они не выдерживали, кончали с собой.
– Фима из их числа выбилась. Она стала стрелком.
– Снайпером?
– И им тоже. Еще расстреливала пленных. А через несколько лет начала и мирных. Она сменила имя. Стала Фатимой. А прозвище получила Шайтан.
– Абдула, ты слышал о такой?
Тот пожал мощными плечами, не отрывая взгляда от тарелки, в которой оставалась подлива, а он в нее макал хлеб и наблюдал, как он пропитывается.
– Должен был, ты
