Вскоре он пожалел, что не взял такси.
В квартале брамайнов царила толчея. Началось столпотворение незаметно: смуглые, благожелательные люди выходили отовсюду — из домов, магазинов и лавок. Они никуда вроде бы не торопились. Мало ли зачем уважаемому человеку приспичило оставить четыре стены и выбраться на свежий воздух? Вежливые, они извинялись, стараясь никого не толкнуть; деликатные, если и прижимались к тебе, то быстро норовили юркнуть в сторону — и вскоре Лючано оказался намертво притиснут к стене «улья», а улицу запрудили брамайны Эскалоны.
Они ничего не делали — просто стояли.
Казалось, над кварталом только что кричали сирены гражданской тревоги. Но ни тени озабоченности не возникло на лицах брамайнов. Счастливые, приветливые, они чего-то ждали, тихо перешептываясь на родном, певучем языке.
— Прошу прощения! Разрешите!..
Работая локтями, Лючано стал пробираться к улочке, огибавшей ритуальное здание с куполом из нефрита. «Храм» располагался на окраине квартала — дальше, за крайним «ульем», опять начинался район помпилианцев. С облегчением он заметил, что следом, подстраиваясь в кильватер, на свободу стремится багровый от натуги техноложец — судя по одежде, напичканной гаджетами, ларгитасец. Обождав нечаянного спутника, Лючано двинулся вперед с удвоенной энергией — в компании он чувствовал себя уютнее.
Кто их знает, этих брамайнов? Вот они улыбаются, а вот уже и не улыбаются…
Миновав крошечный ресторанчик, откуда так пахло специями, что хотелось чихать, беглецы оказались совсем близко к розовому мрамору ступеней «храма». Здесь толпа стояла не слишком плотно, раздваиваясь на манер ножниц. Обрадован, Лючано ринулся было в наметившийся просвет, но ларгитасец придержал его за воротник.
— Туда нельзя. Обидятся. Пересечь святой путь — к несчастью…
По ступеням спускались восемь молодых, голых по пояс брамайнов, неся на плечах широкую платформу. Чувствовалось, что парням тяжело. Лица налились кровью, торсы блестели от пота. Сперва Лючано удивился: энергии восьми «толкачей» хватило бы запустить платформу в стратосферу. Но вскоре заметил: носильщики, потея от напряжения, аж светились гордостью — вот, значит, тащим, на горбу, как древние предки в начале эволюционного пути!
Он поднял взгляд и едва не лишился чувств.
С платформы, с высоты резного трона, ему улыбалась Сунгхари.
Рабыня-брамайни сидела, неестественно выпрямив спину. Ее словно нанизали на пластиковый стержень. Правую руку женщина приподняла в благословляющем жесте. Завернута в многослойные, яркие одежды, Сунгхари походила на куклу. Чем дольше Лючано смотрел на рабыню, тем яснее на ее лице, более темном, нежели обычно, проступала улыбка — хотя уголки рта были скорее опущены вниз.
Он дорого дал бы, чтобы никогда не видеть этой улыбки.
Живые люди так не улыбаются.
Так усмехается вечность.
— Еще одна сгорела на работе, — хмыкнул за спиной ларгитасец. Странная, насмешливо-уважительная нотка мелькнула в его голосе, низком и хриплом. — Что, раньше не видели? Завидую. Любуйтесь на здоровье, а я пошел. У меня через полчаса — совещание…
Платформу несли вдоль улицы. Лючано волей случая оказался в первом ряду. Чувствуя, как подгибаются колени, не в силах отвернуться, он смотрел, как плывет над толпой соплеменников бывшая рабыня. И не знал, жива Сунгхари, мертва, или он просто видит ее копию, продукт работы умелого скульптора.
«Чучело, — подсказал издалека Гишер. — А что, чем не вариант…»
— Вам плохо, достопочтенный?
Стоявший рядом брамайн тронул Лючано за локоть.
— Спасибо, все в порядке. Скажите… Кто эта женщина?
— Святая.
Брамайн поправил «гирлянды Шакры», украшавшие его грудь. Аккумулируя избыточную энергию носителя, цветы тускло светились. В этом квартале практически все носили гирлянды-аккумуляторы, стремясь подзаработать. «Шакру» с радостью скупали торговцы энергоресурсами.
Три связки псевдо-цветов на шее собеседника Лючано, в отличии от одной-двух у прочих, говорили об очень мощном врожденном потенциале.
— Святая?
— Вы не поймете. А я не сумею объяснить. Там, где вы родились, встречались люди, которые однажды сделали больше, чем могли? Гораздо больше? Чтоб у остальных дух захватило?
— Ну… — Тарталья задумался. — Пожалуй, да. Мы называем это — подвиг.
— Вот и святая Сунгхари сделала больше, чем могла. Когда брамайн отдает больше энергии, чем имеет, чем накоплено у него в резерве — он уходит, оставаясь. Делается святым. Извините, я не могу понятней…
— Но ведь она — рабыня! Ее хозяин — легат Тумидус!
«Сейчас побьют, малыш! — охнул маэстро Карл. — Язык твой — враг наш…»
Брамайн наклонился к уху собеседника:
— Уже нет. Когда святая Сунгхари ушла, оставаясь, мы выкупили ее у хозяина. Помпилианцы наивны, как жадные дети, — аскет еле слышно хихикнул. — Они хотели утилизировать нетленное тело святой. И продали святую нам очень, очень дешево. Они смеялись над нами: у этих глупых брамайнов есть глупые предрассудки! А мы смеялись над ними: у этих умных помпилианцев нет ничего святого…
Платформа миновала их, уплыв дальше. Лючано смотрел вслед Сунгхари, видя лишь спинку трона, да головной убор над резным верхом. Брамайни летела над толпой, безмолвной, как море на картине — человек-статуя, объект поклонения, равнодушный к фимиаму, уже не здесь, но еще присутствуя. Казалось, вокруг платформы, похожей на ту, что использовалась для сбора «ботвы», вырастает храм. Храм с демонами и зверями, где свистел бич и танцевала женщина. «Вихрь» вышел на орбиту, три человека были спасены: один хозяин, один раб и одна святая…
— Спасибо. Спасибо вам!
— За что? — удивился брамайн.
Не ответив, Лючано быстро направился прочь.
«Есть вещи, которых лучше не понимать, — сказал Добряк Гишер, сморкаясь. — Есть поступки, о которых лучше не вспоминать. И есть места, куда лучше не возвращаться. Жизнь проста, дружок. Это мы вечно все усложняем…»
Старик-экзекутор был прав.
III
Дом, избранный Юлией для пребывания на Террафиме, впечатлял. Не дом — дворец! В начале, если верить справочнику, загородная резиденция герцога Алонсо Великолепного, он располагался на юго-западной окраине. С годами Эскалона разрослась, нагуляла аппетит, проглотив дворец и растопырив повсюду ложноножки современных кварталов. Только не все, что проглочено, легко переваривается: дворец по-прежнему стоял сам по себе, наособицу, с легким презрением косясь на окружившее его быдло.
Орнаменты фасада. Полированный гранит отсвечивает глянцевой кровью. В витражных стеклах танцует живая радуга. Черные химеры по краям крыши жонглируют масляными бликами. Массивные дубовые двери о двух створках, ручки начищены до умопомрачительного блеска, горят на солнце…
Дворец окружал скромный парк.
Остановившись у чугунной калитки, Лючано поискал кнопку, сенсор или хоть что-то для вызова охраны. Не найдя, просто толкнул калитку, которая оказалась не заперта, и пошел по дорожке, выложенной брекчией, к парадному входу. Там ничего искать не довелось: над дверью обнаружилась широкополосная камера наблюдения. Ниже висел идентификатор, установленный на скорую руку.
— Лючано Борготта?
Вежливый голос прозвучал из-за левого плеча. Похоже, дежурный воспользовался акустической линзой.
— Да, это я.
— Приложите ладонь к идентификатору.
— Пожалуйста.
Идентификатор звякнул с непривычной громкостью. Тарталья даже вздрогнул от неожиданности. Спустя двадцать секунд загорелся зеленый огонек.
— Проходите. Госпожа Юлия примет вас.
За дверями гостя ждал рослый помпилианец в черной форме без знаков различия. Из открытой кобуры на поясе торчала рукоять мощного парализатора «Шквал».
— Я вас провожу.
Широкая лестница на второй этаж. Ковровая дорожка. Мрамор перил с инкрустациями из яшмы и малахита. Огромная люстра — хрусталь подвесок, цветная эмаль, порфир — переделана под «вечные свечи», на вид неотличимые от восковых.
— Налево, прошу вас.
Гулкую пустоту коридора отчасти скрадывали гобелены из цветной шерсти, хоругви и панели, затянутые набивным шелком. Воздух чуть-чуть светился. В нем то здесь, то там проступали изменчивые очертания призраков. Заметив любопытство Тартальи, помпилианец счел нужным пояснить:
— Ионная подсветка. На цивилизованных планетах ею обычно не пользуются. А дикарям, вроде здешних, нравится. Специально для любителей фамильных привидений. Я тоже в Эскалоне впервые увидел…
Охранник был не прочь поболтать с семилибертусом, как и большинство его соотечественников. Но гостя ждала Юлия. Те, кто имел удовольствие служить красавице, хорошо знали характер госпожи.
