Что касается даты создания триптиха из Вены, то очень долго ее связывали с датой заказа от 1505 года. Однако по сравнению с триптихом «Поклонение волхвов», написанным раньше 1497 года (см. иллюстрацию 13), разумнее было бы предположить, что Венский триптих написан еще раньше. Результаты дендрохронологической экспертизы тоже заставляют думать о более ранней дате картины.[199] Что касается «Семи смертных грехов», различия между законченной работой и проглядывающими черновыми штрихами подтверждают, что перед нами оригинальная работа, а не копия или набросок.[200] Широкие штрихи на черновике можно увидеть и в других работах Босха, например, при изображении Святого Иоанна Крестителя или Иоанна Богослова (см. иллюстрации 6, 7) и Святого Христофора в Роттердаме (см. иллюстрацию 22). Также может быть верно и то, что картину писали несколько мастеров. Внутренняя часть левого крыла, например, написана намного толще, чем остальные части картины. Этот феномен можно наблюдать и в другом триптихе Босха, над которым, как предполагается, также работало несколько помощников. Но иконография все равно была разработана Иеронимом Босхом, учитывая договоренности с заказчиком, принимавшим во внимание размеры картины.
Пока остается открытым вопрос о дате и принадлежности картины, но нет сомнений относительно темы, на которой сосредоточился художник: конец света, как это предречено в Библии — Страшный суд (см. иллюстрацию 42). «Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, — говорится в Евангелие от Матфея, — и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую» (Евангелие от Матфея 25:31–3). Эта отсылка к Библии стала основой сюжета картины. Ад расположен слева от Судьи мира, то есть справа для зрителя. Соответственно, левая сторона картины предоставлена Небесам, что справа от Христа. Такая композиция повторяется на многих картинах со Страшным судом, и версия Босха тоже придерживается этого правила. Однако на месте мирской гармонии, где судят пробужденных мертвых перед тем, как отправить их на небеса или в ад, Босх представляет нам панораму библейского повествования с момента сотворения мира и до конца света. Изображение начинается на левой створке с момента создания Евы в начале, первородного греха в середине и изгнания из рая на заднем плане. На заднем плане показано, как в виде змея-искусителя в мир пришло зло, и изображено падение мятежных ангелов, о котором говорится в Библии. С помощью архангела Михаила, одетого в золотые одежды, Бог-отец выгоняет их из царства небесного. Отсюда начинается история жизни человечества и его хождения по мукам. Как и было предсказано, после грехопадения человечества и изгнания его из рая, хлеб будет добываться в поте лица, а женщины будут рожать в муках, жизнь на земле станет беспрерывной чередой страданий. На центральной части, где на других триптихах Страшного суда изображено Воскрешение мертвых, на картине Босха показана жуткая вселенская катастрофа, переходящая и на правую створку. На триптихе Босха в Вене спасение изображено только с краю (иллюстрация 43). В общей сложности пять душ, едва заметные в левом верхнем углу центральной части триптиха, отправляются на небеса. Тот факт, однако, что человечество может обрести спасение через Господа даже в самых нижних слоях ада, проиллюстрирован ангелом слева, который ведет одну душу в горы, невзирая на похожего на жабу монстра, который уже направил на них свой арбалет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Эта крайне неутешительная версия библейского повествования указывает на пессимистическое отношение художника. Тем не менее, его картина — это отражение широко распространенных теологических взглядов: они включают в себя доктрину Святого Августина о предопределении и священные писания с моральными учениями, которые во времена Босха распространялись в печатных изданиях. Литература средневековой Голландии полна описаний вечного огня, ада и ожидающих грешников наказаний. Они обычно основаны на библейских рассказах о подземных огненных печах, зияющих безднах, полных серы (Откровение Иоанна Богослова 9:2 и 20:10). Помимо теологических трактатов, существует большое количество популярных трудов на эту тему. Точные описание ужасов ада и грехов можно, например, найти у Яна ван Рейсбрука и Дионисия Картузианца, а также в известной Visio Tnugdali, или «Видении Тнугдала»,[201] где описываются путешествия рыцаря во сне по чистилищу и аду. В ней описаны не все семь смертных грехов, но большинство из них, а также рассказано о последующих наказаниях.[202] Рейсбрук отказывается описывать наказание за нарушение супружеской верности и даже привести пример этого: «я не буду этого делать, так как это неприлично», — пишет он.[203] Босх не отказывается изображать на центральной части знакомых обнаженных людей из «Семи смертных грехов», которые делят свои постели с монстрами. Используя все доступные стилистические средства, не всегда утонченные, Босх предлагает зрителю пройтись по созданной им панораме вины и ее искупления. Но не только теологические проблемы затрагивает художник — в его работах множество сцен и сюжетов, что могло бы заворожить придворное сообщество. Но это не значит, что, помимо развлекательного предназначения, они не преподавали никакие религиозные уроки.
Рассматривая творчество Босха со стилистической точки зрения, Гевара сравнивает его с Аристидом, художником классической эпохи, который изображает эмоции так, чтобы привлечь к себе зрителя. Теория искусства, основанная на законах риторики, была связана с выражением эмоций посредством картин, и рассматривала, возможно ли с помощью визуальных образов достичь того же эффекта, что и посредством речи. Ранее Фома Аквинский предъявил требование, чтобы картины с христианским сюжетом не только обучали людей, но и вносили свой вклад в «разжигание религиозной страсти».[204] В частности, признавалось, что картины с изображением зла оказывали на зрителя глубокое влияние, даже на тех, кто был не знаком с благодатью Божьей. Боязнь зла, изображенного на картинах, могла в них разбудить спящее желание добра, поэтому уродство дьявола нельзя было изображать так подробно. Столкновение эмоций для достижения подобного эффекта основано на модели классической риторики и сродни всеобщей цели средневековой христианской этики, которая была призвана вызвать отвращение ко злу и восхищение и желание творить добро. По старой религиозной традиции картины признавались проводником веры к Господу. Как писал Гийом Дюран в своей работе «Rationale divinorum officiorum», дух развивается намного лучше путем просмотра картины, а не через прочтение текстов.[205] Общепризнано, что при написании картин можно столкнуться с определенными препятствиями, так как существовали наиболее возвышенные религиозные чувства, которые было сложно изобразить. Что было позволено в изображении ада, было невозможно в изображении небес, согласно теории искусства.[206] Это объясняет отсутствие деталей при описании радостей на небесах. Взамен художественных деталей, зрителям предлагалось использовать свое воображение для воссоздания образа рая, что вело к особому религиозному опыту и духовному просветлению. В риторике действовало правило, что что-то, не существующее в реальности, может быть доступно воображению благодаря прямолинейности, четкому изображению и неограниченным способностям фантазии. Таким образом, теория риторики шла рука об руку с теологической идеей, что мир, управляемый Господом, невозможно описать.
