— Вы мне льстите, — Уильям прикоснулся губами к ее руке, — но я готов слушать вашу лесть сколь угодно долго.
— Лучше прочтите что-нибудь, — потребовала Элизабет, — у вас есть новые сонеты? Вы написали что-нибудь новое за эти дни? Или бездельничали, ожидая от меня письма?
— Бездельничал, — Уильям посмотрел ей в глаза смелее, — но я дождался того, чего хотел, не правда ли?
— А вы опасны, — Верной не стала отводить взгляд.
И если бы не граф, появившийся в начале аллеи, Уильям совсем не был уверен, смог бы он сдержаться от того, чтобы не поцеловать Элизабет.
— Представьте, Генри, он ничего не писал все эти дни, — она кокетливо улыбнулась графу.
— Так бывает у людей искусства. Тем более что новая пьеса потребовала от Уильяма больших усилий, — граф посмотрел в сторону Шекспира, — чем же ты был занят все эти дни, что не писал, но и не радовал нас своим присутствием?
— Я размышлял о превратностях судьбы. — Уильям понимал, что одно лишнее слово и Генри догадается о его чувствах, которые и так было сложно скрывать. — Жизнь порой сталкивает с такими людьми, которых и представить не мог рядом с собой. Например, мое знакомство с графом — разве я помышлял, что буду удостоен его дружбы?
— Уильям прав, — обратился Генри к Элизабет, — увидев впервые ваш портрет, я тоже не мог не только мечтать о взаимности, но просто о знакомстве с такой женщиной.
Верной обратилась к Уильяму:
— А что же вы? Считаете ли вы наше знакомство счастливым поворотом судьбы? Лично я никогда не мечтала о знакомстве с драматургом и поэтом, да еще таким талантливым, как вы.
— Ваша благосклонность, ваши слова — это наивысшее счастье. Мой скромный талант я готов целиком и полностью посвятить вам, — Уильям поклонился, — если вы не против, я осмелюсь написать несколько сонетов специально для вас.
Беседа начала графу надоедать. Он чувствовал, что Уильяма и Элизабет странным образом влечет друг к другу. Он видел, как они обмениваются взглядами, как Уильям то краснеет, то бледнеет в ее присутствии. Вечером, оставшись вдвоем со своим другом, Генри спросил его:
— Скажи честно, ты влюблен в Элизабет?
Уильям смутился, но решил быть честным с графом:
— Да, к сожалению, это истинная правда, и я не в силах скрывать от тебя моих чувств. Если ты запретишь мне появляться в твоем доме, то будешь прав.
— Зачем же? — усмехнулся граф. — Пусть жизнь рассудит. Ты сам тут размышлял сегодня о превратностях судьбы. Я вижу, что мы оба нравимся красотке Верной. Что ж, она сделает свой выбор.
— Разве я могу быть соперником графу? Может быть, я нравлюсь Элизабет, но говорит ли это о чем-то? Пожалуй, нет. В любом случае мы не сможем быть вместе.
— Уильям, ты сам знаешь, что любовь непредсказуема. И если женщина влюблена, то бывает, способна на многое. Мне казалось, Элизабет проявляет ко мне благосклонность. Мы писали друг другу пылкие письма, хотели увидеться и так оба ждали ее приезда в Лондон. Но женщины ветрены. Я вижу взгляды, которые она кидает в твою сторону. Я чувствую, что она стала чуть более холодна ко мне. Мы будем ухаживать за ней оба, и я не собираюсь запрещать тебе здесь появляться.
— Ты очень благороден, Генри, — Уильям смутился, — не знаю, чем я заслужил твое расположение.
— Не обольщайся, мой друг. Это не благородство, а простое желание одного мужчины доказать свое превосходство над другим. Это вызов. А с другой стороны, женщина не должна лишать меня твоего общества. Надеюсь увидеть еще не одну твою пьесу, поставленную на моей сцене. Да, между прочим, Элизабет теперь много времени будет проводить при дворе — она стала фрейлиной королевы. И мне надо быть очень осторожным, ухаживая за ней, чтобы не потерять расположения Елизаветы. Мы с тобой находимся практически в одинаковых условиях.
— И, тем не менее, спасибо, граф. Я искренне благодарен вам за дружбу.
В полном смятении от обуревавших его чувств Уильям отправился домой. Он искренне любил Генри и был благодарен ему за то, что обаятельный граф делал для него. Но эта дружба порой начинала его тяготить. Уильям понимал, что в только что разыгранной как по нотам сцене Генри лишь хотел казаться открытым и честным. Он был слишком уверен в своей победе в любовной схватке, поэтому и был так снисходителен к Уильяму. Сын перчаточника из Стрэтфорда, пусть даже и ставший известным драматургом, никогда не сможет составить достойную конкуренцию богатому графу, фавориту самой королевы.
Уильям, в который раз подумал о возвращении в театр. Джеймс Бербридж всегда был рад видеть его и продолжал звать в «Глобус». Не то чтобы Уильям больше не имел к театру никакого отношения, по, проводя массу времени в литературной гостиной графа и участвуя в постановке пьес для него и его гостей, он не мог постоянно работать у Бербриджа. А если вернуться к постоянной актерской работе, то он будет реже бывать у графа, меньше видеться с Элизабет. И, может быть, даже сумеет совсем выбросить ее из головы…
— Ты снова с нами, и это здорово! — Джеймс был искренне рад возвращению Уильяма в «Глобус». Они сидели вместе с другими актерами в таверне и обсуждали новые постановки.
— Пьесы, как и раньше, театры нагло друг у друга крадут, — продолжил Бербридж, — поэтому все, что ты для нас пишешь, имеет огромную ценность. Ты знаешь, «Ромео и Джульетта» идет с огромным успехом, но не бросай, пожалуйста, исторические драмы. Публика на них ревет от восторга.
— То, что замешано на крови и связано с любовью и смертью, всегда будет иметь успех, — пробормотал Уильям, — в целом жизнь человеческая скучна. Она лишена всех этих жутких драм…
— И, слава богу! — встрял Джеймс.
— Да, но мы жаждем страстей, которые бы разрывали нам сердце. Посмотри, как мало сейчас на сцене разыгрывается комедий. Из десяти пьес, что я написал, всего четыре — комедии. И часто ли театр их ставит?
— Ты прав, гораздо реже, чем трагедии, — Джеймс почесал в голове. — Уильям, с тобой что-то происходит. Ты как-то странно выглядишь в последнее время. Вот и сейчас — ты рассуждаешь о том, что хочет видеть зритель, а сам явно думаешь о другом. Да и твое возвращение в театр — это скорее просто бегство от графа. Вы в ссоре?
— Нет, пожалуй, нет. Я сбежал от Генри, потому что влюбился в его даму сердца.
— Вот так дела! — воскликнул Джеймс и заказал еще эля. — А попроще никого не нашлось? Только дама графа?
— Я же не нарочно! Признаюсь честно: я увидел ее изображение еще два года назад. Все мои сонеты посвящены Элизабет, а не графу, — Уильям вздохнул.
— Можно было догадаться, что ты писал их женщине. Но, я полагал, она — вымышленный образ. И что теперь?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
