— Это был ты, — тихо прорычала очень злая лиса. Настолько злая, что стала менять форму. Зрачок дёрнулся и вытянулся тонкой щелью, а сознание вдруг воспротивилась влиянию извне. Ему пришлось быстро сократить между ними дистанцию, чтобы продолжить удерживать взглядом её меняющееся тело. И она мгновенно смекнула: — Значит глаза… тебе надо смотреть глаза. Поняла.
— Вот же дерьмо, — пробормотал он, чувствуя себя непривычно взволнованным. Даже сердце забилось чаще. Кривовато, на манер её братца, улыбнулся и спросил: — Ты же меня порвёшь на мелкие клочья, да?
— Да. Порву.
— Страх, как не хочется умирать.
— Ничего. Воскрес…нешь.
— Так-то да, но за последние годы я довольно сильно модифицировал тело. Пирсинг, татуировки — всё придётся делать заново. Страх, как не хочется.
— Нос стать ровным.
— А ты умеешь убеждать, — из него вырвался нервный смешок, — но нет. Я уже смирился и принял кривизну своего носа. К слову, горбинка, появившаяся из-за твоего удара, придала пикантности моей внешности, не находишь?
Ответила она ему на ирашском, оскалившись в откровенно хищной улыбке. К ведуну не ходи, обозвала и расписала, как именно убивать будет. И всё из-за сущей мелочи по сути. Подумаешь изредка, в моменты, когда его нервы уже не выдерживали, Марсель наказывал её болезненными, но кратковременными ощущениями: то лёгкую мигрень пошлёт от вырванной прядки волос, то раскалённым металлическим прутиком стеганёт по ляжкам. Но у оборотней высокий болевой порог, да и следов на теле не оставалось после фантомной боли.
Врали те, кто говорил, что вспыльчивые смертные не злопамятны. Похоже это правило не распространялось на шерстяных, или, что он находил более вероятным, конкретно на его чудовище. Что ж, «будет ему уроком», — как сказала бы Донна.
5 глава: Укусы насекомых
Рикард
Смердящие зловоние смерти он почувствовал на подходе к заброшенному интернату, расположенному в черте города. Длинное трёхэтажное здание приманивало своим обветшалым и жутким видом подростков всех мастей: от храбрившихся в кругу друзей трусишек до желающих уединиться для взрослых утех более проблематичных ребят.
С каждым пройденным метром замусоренного коридора, стены которого испещряли как вполне симпатичные граффити, так и надписи незатейливого характера, Рик всё сильнее морщился. Вонь оглушало чуткое обоняние. Била по мозгам не хуже ирашского ёрша, замешанного на тёмном пиве с ромом. Казалось, была способна даже свалить с ног.
Рядом идущая Белладонна молча протянула ему шёлковый платок — красивую, но абсолютно бесполезную тряпочку, с вышитыми на углу именными инициалами. А уже в следующий миг прочитала по его наверняка кислой физиономии всё, что он думал о несчастном лоскутке, и понятливо убрала тот обратно в карман.
Они на удивление хорошо и быстро сработались. Можно сказать, лучше всех в отделе. Не пытались друг друга поддевать в мелочах, как это делали Офира и Фабиан. Не прятались за безупречными манерами, при случае не упуская возможности плюнуть ядом, подобно Оскару или Аллену. О дурной парочки, с которой начальство уже три дня глаз не сводит, после того, как Вел едва не укокошила Марселя, и вовсе говорить не имело смысла. Оба перешли в боевые формы и схлестнулись, наплевав на случайно найденного старика, что умер несколькими часами ранее от сердечного приступа. В компании с большим добродушным псом, не успевшим понять, что произошло с его хозяином.
— С непривычки всем тяжело, — вместо приветствия, кинул ему Оскар и одарил сочувствующим взглядом, стоило им показаться в дверном проёме. — Но всё же постарайся не опорожнить желудок на месте преступления.
— Хорошо, дружище, буду глотать обратно, — усмехнулся Рик и, не выдержав натиска удушливо гнилостного смрада, стиснул пальцами нос. Он догадывался, что выглядит скверно. Не лучше желторотого матроса, впервые вышедшего на корабле в большие воды и в полной мере познавшего всемогущество морской болезни над бренным телом. Но продолжал тешить себя мыслью, что сумел скрыть от окружающих глубину своего бедственного положения. Поэтому искренне надеялся, что проницательная напарница встала у его плеча не с намерением успеть словить бессознательную тушу, надумай он хлопнуться в обморок под стать впечатлительной барышни, столкнувшейся с матёрой уличной крысой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— А я вот о тебе был лучшего мнения, — сладко пропел Аллен, склонившись над трупом так низко, что тошнота опасно подпёрла к горлу. — Понимаю, у оборотней обоняние намного острее, чем у вампиров. Между собой у вас тоже есть кое-какие отличия, в курсе, но на фоне своего «дружище» производишь скверное впечатление.
— Кое-кто древний, по обыкновению, кичится своими поверхностными знаниями.
— Дикарь, притворяющийся интеллигентом — не менее любопытное зрелище.
— Вы оба сейчас раздражаете, — холодно объявила Белладонна, открывая форму протокола на планшете. В их обязанности входило описание общей обстановки на месте преступления, пока криминалисты выискивали вещественные улики.
— О, девочка, тебя в первую очередь должно интересовать, почему твоего напарника едва ноги держат, — мягко возразил Аллен, рукой в латексной перчатке приоткрывая рот мёртвому парнишке — совсем юному, практически ребёнку, судя по лицу, что не тронули крысы. Ужасная несправедливость как для парнишки, ещё и жизни толком не видавшим, так и для его близких, потерявших важного для них человека преступно рано. — Сама подумай: здоровяк весом за центнер, королевская неразбавленная людьми кровь, образование из лучшего учебного заведения империи, — а притупить обоняние не может. Странным это не находишь? — Он внезапно вскинул русую голову и улыбнулся, изображая смущение. — Ах да, ты же, наверное, не знаешь. Что ж, в таком случае я немного тебя просвещу: оборотни управляют органами чувств аналогично тому, как мы выпускаем клыки. Нет необходимости переходить в иную форму. И судя по моим наблюдениям, они успешно овладевают этим умением ещё в детстве.
Беладонна перевела на Рика взгляд и в безмолвном вопросе приподняла смоляную бровь. Она в принципе говорливостью не отличалась. По большей части лишь загадочно улыбалась и строила глазки, чем временами окончательно ставила его в тупик. В обычной женской голове не разберёшься, а тут женская голова другого вида.
— Всё не так просто, — только и смог прогундосить он.
— Начнём с того, что у кошачьих зрение и слух развиты не в пример лучше, чем обоняния, в то время как у псовых наоборот — нюх во главе стола. И продолжим иерархией в стаи, от места в которой зависят сила и особенности органов чувств, — чопорно поведал Оскар, прервав исследование пола: перестал распылять вещество тёмно-синего цвета, что вступило в реакцию с клетками белка и окрашивало его в малопривлекательные бурые тона. — В любой стае есть чёткая градация по силе: альфа, бета, гамма и омега. Все изначально рождаются омегами и по мере взросления развиваются и приобретают новые способности. Конечно, какой-то процент остаётся омегами. Практически все полукровки — омеги. И поскольку они самые слабые, то им легче остальных контролировать свои органы чувств. В том числе абстрагироваться от сильных запахов.
— Так ты у нас значит омежка? — радостно подытожил Аллен.
— Нет, я не отношусь ни к одному из меньшинств, — он вернулся к прерванному занятию. Всосал бурую жижу ручным пылесосом, специализирующимся на сборе жидкости, и на другом участке пола разбрызгал из пульверизатора синее вещество. — Заурядный гамма.
— Гаммы — это большинство, подобно низшему сословию у вампиров?
— Я плохо знаком с вашим общественным строем. Но если переводить в процентное соотношение, то в приблизительно семьдесят процентов оборотней — гаммы. Омеги без примеси человеческой крови и беты примерно в одинаковой пропорции и занимают двадцать пять процентов. Оставшиеся пять — альфа-самцы и альфа-самки.
— А тебя значит лихорадит возле трупа из-за того, что ты волк? — ненавязчиво вернул разговор к нему Аллен.
