– Левый ботинок Мирославского измазан тосолом – не думаю, что он вышел из дому в нечищеной обуви. Такую кляксу он мог получить, только сидя на правом сиденье – там подтекает. Значит, машину вел кто-то другой.
– За это я тебя и люблю.
– Эдуард Семеныч! В ноутбуке Мирославского на вчерашний день было записано: «Обязательно встретиться с О. Берг». Зубков позвонил из офиса, он там сейчас. Помощник говорит, что около трех часов Мирославский взял свой «Опель», отпустил охрану и водителя и сказал, что у него личная встреча. Помощник намекнул ему, что неплохо бы в такой гололед иметь за рулем профессионального водителя, Мирославский ответил, что машину поведет не он.
– Спасибо, Андрей, выясни, кто такой О. Берг, и узнай, что он делал вчера после обеда.
– Кто такая О. Берг, – уточнил Андрей. – Это должна быть женщина.
– Ты что, уловил ее запах в этой груде металлолома?
– Женские фамилии иностранного происхождения не склоняются. Если бы это был мужчина, то было бы записано так: «встретиться с О. Бергом».
– Гениально. Я дожил до пятидесяти лет и впервые об этом слышу. А может быть, там и было написано: «с О. Бергом»? Перезвони Зубкову, уточни.
Андрей сходил к машине. И вернулся.
– Ну что? – обернулся к нему полковник Скворцов. – Как? Ну, будем надеяться, что Мирославский более пристально следил за грамматическими явлениями русского языка, чем я. Действуй, Андрюша.
Почти десять часов потратил Андрей, чтобы выяснить, какие отношения связывали Мирославского с таинственной О. Берг. Ему стоило неимоверных усилий взломать бетонную стену законспирированности, которой огородили герои-любовники свои отношения. Но недаром Андрею прочили генеральские погоны – в делах он отличался бульдожьей хваткой. Если продолжать аналогию с собачьими качествами, следователь был добр с женщинами и детьми, как сенбернар, и предан друзьям, как словацкая овчарка. Но в процессе расследований мягкие черты его натуры отступали на задний план и проявлялись амбициозность, честолюбие, энергичность и смелость. Он был холост, занятия айкидо занимали только полтора часа в сутки, ел почти на ходу – поэтому его энергия полностью тратилась на любимую работу.
В пять часов вечера Андрей оказался перед дверью, где, по его данным, должна была скрываться Оксана Берг, любовница Дениса Мирославского.
На пороге возникло пушистое, синеглазое создание с точеным носиком на бледном, измученном лице и пухлыми губами, которые беззвучно шевелились. Это была Катя. Она взяла непомерные темпы, стремясь занять место референта-переводчика, выучила за неделю шестьсот тридцать слов, потеряла три килограмма веса и едва не погибла от нервного истощения.
Андрей представился.
– Оксана Дмитриевна сейчас придет, das Buch, des Buch, den Buch, das Buch, проходите, die Stadt, der Stadt, der Stadt, die Stadt...
Андрей вошел в квартиру. Если многие женщины становятся чьими-то любовницами из-за материальной необеспеченности, то Оксана Берг играла эту роль, очевидно, не из-за денег, подумал Андрей, разглядывая сине-изумрудный ковер, в который он провалился почти по пояс.
– Вам нужна именно Оксана, – уточнила Катя, – или я могу вам предложить и главу семейства Олега Кирилловича? Das, des, den, das...
– Давай веди его сюда. Studierst du Deutsch? Учишь немецкий?
– Oh, Ja. Sie sprechen koennen! Вы говорите?
– Nicht sehr gut, aber ich habe der Sprache funf Jahre studiert! И несколько слов могу связать...
Пятнадцать минут Андрей потратил на его превосходительство Олега Кирилловича Берга. Глава семейства производил приятное впечатление. Изучив документы следователя, он спокойно отрапортовал, где находился вчера после обеда (традиционный ужин с единственной дочерью в ресторане «Анна»). О трагической смерти Мирославского он слышал по радио. Конечно, его слегка удивило, каким образом могут быть связаны имена известного политика и Оксаны, его жены (они знакомы только визуально, встречались на великосветских раутах), кроме того, она вчера весь день провела дома. Оксана часто практикует подобное затворничество, понимаете, жизнь жены бизнесмена нелегка – отсутствие бытовых и материальных проблем поощряет самокопание со всеми вытекающими последствиями и...
– Я думаю, лучше поговорить прямо с вашей женой, – ухитрился проникнуть Андрей в плотную сеть придаточных предложений, ловко сплетенную Олегом Кирилловичем.
– Да. Извините, – улыбнулся смущенно Олег. – Что-то я разволновался. Такие гости, как вы, посещают нас не часто. Отсюда и усиленное словоотделение. Позвольте, я вас провожу. Наверное, она уже пришла.
В прихожей лязгнула дверь, и громкий, взволнованный голос крикнул:
– Катя, Катя!
Оксана, бледная, растерянная, сжимала в руке смятую газету и подпирала спиной входную дверь. На ее призывный вопль из комнат поползли домочадцы, прислуга и неизвестный молодой парень. Обнаружив, какое последствие имело ее скромное желание увидеть Катерину, Оксана осеклась. Она не предполагала, что квартира внезапно окажется столь густо населена.
Андрей взглянул на Олега Кирилловича. В газете (был виден заголовок), которую Оксана судорожно сжимала в руке, было напечатано сообщение о смерти Мирославского – похвальная оперативность! Олег Кириллович буравил глазами испуганное лицо жены и пытался поджечь взглядом мятую газету. Его теория о том, что Мирославский и Оксана были едва знакомы, рушилась на глазах. Если только женщина не заявит, что ее бурное появление на сцене и желание немедленно увидеть домработницу объясняется тем, что в газете напечатаны последние тенденции мировой моды на декабрь и это надо обсудить как можно скорее.
– Что случилось, Оксана? – строго спросил Олег Кириллович. – Зачем так шумно вламываться в квартиру и звать Катерину?
Из респектабельной, хотя и взволнованной дамы Оксана Берг молниеносно превратилась в напуганную школьницу.
– С тобой хочет поговорить сотрудник уголовного розыска.
Еще секунда, и Оксана стекла бы на пол, как капля газировки по запотевшему боку жестяной баночки, и растворилась в сине-изумрудном ковре. Но на помощь устремилась верная Катерина и стала сдирать с хозяйки норковую шубу, подпирая Оксану хрупким, измотанным борьбой с немецким языком и грязными кастрюлями телом.
«Истеричка? – подумал Андрей, направляясь в комнату, где синеглазая малышка уже приготовила для него кофе. – Все будет или предельно просто, или до невозможности трудно».
Обычно Андрей предпочитал молчать, но когда он говорил, речь его лилась вольным потоком. Оксана села напротив него в кресло, дрожа, отводя взгляд, жалкая и несчастная. Андрей начал свой трагический рассказ. Если эта женщина, любовница Мирославского, была за рулем его машины и после произошедшей аварии бросила его одного... Андрей не обвинял, он бесстрастно восстанавливал картину происшествия, опираясь на факты медэкспертизы. Мирославский не умер мгновенно, его смерть была мучительна. Очнуться в пылающем автомобиле, выползти сквозь разбитое лобовое стекло – всплески огня, хруст белых стеклянных кубиков, раскаленное железо прилипает и обдирает кожу. Потом он полз по ледяной земле, обожженный, автомобили пролетали мимо, растворяясь в ранних сумерках, или их вовсе не было на этом ответвлении шоссе. Потом он снова потерял сознание...
Оксана уже рыдала.
– Прекратите, пожалуйста, издеваться надо мной! – крикнула она, размазывая по щекам слезы, смешанные с пудрой и тушью. – Нет, уходите сейчас же! Я не виновата в его смерти!
Она обхватила себя руками, согнулась, словно у нее заболел живот, и уткнулась в спинку кресла. Плечи вздрагивали.
– Я весь день провела дома, спросите у Кати! Спросите!
Андрей поднялся с дивана. Катя. Преданная служанка наверняка проинструктирована, как надо отвечать. Но Андрей был не прочь еще раз взглянуть на милое личико зацикленного на немецком языке ребенка.
– Да, Оксана весь день была дома, – подтвердила Катерина, отводя свой синий взгляд в сторону, – она часто так проводит дни – в одиночестве. И печали. Можно я пойду?
На случай, если частичная амнезия прекратит мучить симпатичную девочку, Андрей оставил домработнице свою визитную карточку.
Катя тщательно разгладила принесенную Оксаной газету и нашла сообщение о трагической смерти Дениса Сергеевича Мирославского. Мятая бумага искажала фотографию, лицо Мирославского будто бы страдальчески искривилось. «Нет, Оксана не могла причинить ему вреда! Она ведь так любила его. Но зачем же она заставила меня врать?».
Мысль о том, что сейчас она нагло обманула следователя, мучила ее. Ей иногда приходилось врать, в основном по несущественным поводам, и она старалась делать это как можно реже. А сегодня ее вынудили солгать капитально.
Катя забилась в угол с диктофоном и бубнила, бубнила немецкие слова. Желание поскорее выучить язык стало ее obsession[1]. Она придумала новый трюк: записать на диктофон слова с переводом, включить круговую перемотку и безостановочно гонять одну и ту же кассету в течение дня. Тогда немецкие выражения гранитным монолитом лягут в ее память, неподвластные времени, защищенные от забвения. Скорее бы стало ясно, что Оксана ни в чем не виновата.
